Ибсен. Путь художника
Шрифт:
Именно ощущение асоциальности и абсурдности своего положения пробуждает в Стокмане волю к борьбе. Он только что убедился в своей правоте, и его противники тоже фактически признали, что он прав в деле о загрязнении вод. Самое очевидное тому подтверждение — поспешная продажа акций владельцами курорта и скупка их Мортеном Хилем. Влиятельные члены общества сочли целесообразным поверить словам доктора и стремятся наилучшим образом обеспечить собственные интересы.
Из тех же узкоэгоистических интересов фогт, Ховстад и Аслаксен после сходки горожан пытаются договориться с доктором. Для доктора это является новым испытанием, для его противников — разоблачением, еще одним доказательством их беспредельной
«Враг народа» вносит весомый вклад в дело борьбы за свободу слова. Эту борьбу ведет в драме персонаж, которому присущи как героические, так и комические черты. Доктор решительно берется за дело и вступает в открытую конфронтацию с обществом. Вспыльчивость доктора, его порой невразумительные реплики, рассеянность и недостаток тактических способностей в определенной степени отдаляют зрителей от героя, несмотря на всю к нему симпатию. Поэтому мы не можем целиком и полностью идентифицировать себя со Стокманом как с борцом, страдающим за правое дело.
Дистанцированность делает восприятие более объективным, и пьеса заставляет задуматься над важными вопросами взаимоотношений между обществом и личностью, начальником и подчиненным в учреждении или на предприятии. Всегда ли путь служения является верным? Какими этическими соображениями руководствуется пресса, каковы ее мотивы? Каковы возможности большинства и меньшинства в том, чтобы сделать правильный выбор? Как голос оппозиционера можно заглушить серией тактических нападений — через субординацию и манипулирование собранием, шельмование, с помощью полуправды и слухов, экономических санкций и т. д., и т. п. Подобным средствам несть числа.
Хотя в драме есть главный герой, пытливый взгляд автора устремлен не только и не столько на него. В центре внимания Ибсена — определенного рода общество и те основы, на которых оно стоит. Поэтому мы лишь сужаем содержание драмы, обсуждая исключительно характер доктора — или цепляясь за его вульгарные высказывания о значении среды для развития «расы» и личности. Превращая доктора в поборника расовой гигиены и реакционного учения о роли элиты, мы рискуем придать названию «Враг народа» буквальный смысл, лишив его иронической окраски. Что было бы искажением авторского замысла, ибо Ибсен стремился показать в этой драме, как общество превращает друга народа во врага народа.
Доктор на своем опыте убедился: данное общество так сильно поражено болезнью, что ему лучше умереть, чем влачить жалкое существование на отравленной ложью почве. В этом обществе противоречие между теорией и практикой настолько глубоко, что люди привыкли жить по двойной морали — в других они осуждают то, чем сами тайком занимаются. Например, фогт обвиняет брата в использовании «обходов или подходов с заднего крыльца» (3:540). Но как раз сам фогт входит с заднего крыльца в редакцию газеты — именно он манипулирует людьми и событиями.
Во «Враге народа» Ибсен возвращается к проблематике «Привидений». Он показывает, как общественное мнение довлеет над судьбами людей, как оно питается вчерашними «истинами» — теми застарелыми предрассудками и мертвыми догмами, в которых фру Альвинг видела главное препятствие для лучшей жизни.
Во «Враге народа» власти фактически санкционируют преследование доктора чернью, которая забрасывает его дом камнями — так он становится местным подобием святого Стефана. (Параллель с пятым действием
Спустя три года после выхода в свет «Врага народа» Ибсен впервые за одиннадцать лет добровольного изгнания вернулся в Норвегию. Во время поездки в Тронхейм он обратился к приветствовавшим его местным рабочим с речью, в которой показал, насколько его интересует развитие норвежского общества. Он видит большой прогресс, видит, что страна стала значительно ближе к остальной Европе. Но то, что «насущнейшие права личности» до сих пор не обеспечены, вызвало в Ибсене глубокое разочарование.
Он, в частности, сказал: «Б о льшая часть правящих классов не допускает для отдельных личностей ни свободы совести, ни свободы слова вне произвольно отведенных границ. В этой области, следовательно, предстоит еще сделать многое, прежде чем можно будет сказать, что мы добились настоящей свободы. Но я боюсь, что нашей современнойдемократии не по плечу разрешить эти задачи. В нашу государственную жизнь, в наше управление, в наше представительство и в нашу прессу должен войти новый аристократическийэлемент. Я, конечно, имею здесь в виду не аристократию родовуюили тем более денежную,не аристократию умственнуюи не аристократию талантов или дарований; нет, я говорю об аристократии, создаваемой характером,волей и всем духовным складом человека. Она одна может освободить нас. Это благородство, которым, я надеюсь, будет наделен наш народ, эта аристократия придет к нам с двух сторон. Ее выдвинут две группы, которым еще не нанесло непоправимого вреда давление партий: наши женщины и наш рабочий класс» (4: 655–656).
Параллель этой речи Ибсена с его пьесой «Враг народа» вполне очевидна — та же обеспокоенность отсутствием свободы слова, то же презрение к политикам и тот же взгляд на прессу, те же мечты об аристократии духа и человеке будущего. И вновь надежда на непривилегированных членов общества — женщин и рабочих, стоящих вне партий и властных структур и еще не испорченных этим обществом.
Однако Ибсен не указывает, каким именно образом должно осуществляться духовное развитие. Столь же неясно выражается Йуханнес Росмер в «Росмерсхольме» — драме, созданной под впечатлением от пребывания в Норвегии летом 1885 года. Доктор Стокман более конкретно представляет себе свой педагогический проект, с которым связывает надежды на будущее.
Эти идеи переплетаются с мыслями, которые Ибсен высказывал ранее в письме к Бьёрнсону. В 1879 году он писал, что единственное дело, за которое стоит бороться, — «народное просвещение, отвечающее духу времени». Все остальное зависит от этого. Ибсен сообщает, что он изучал работу норвежских школ и был возмущен, узнав о том, сколько времени в них отводится религиозным предметам. Он беспощадно бичует сам процесс преподавания и его плоды — «средневековые заблуждения», порождающие лишь предрассудки, несамостоятельность и слепую веру в авторитеты. По этой причине, утверждает Ибсен, в Норвегии не наберется и двадцати пяти свободомыслящих людей. Необходимо «освобождение личности», и в этом, по мнению Ибсена, заключается задача писателей — «пробудить к свободе и самостоятельности как можно больше индивидов».