Идеалист
Шрифт:
Справа от ворот располагалась немалых размеров автостоянка. Сердце вдруг подпрыгнуло в груди, и на минуту прихватило дыхание – среди нескольких разнокалиберных, но одинаково мрачных джипов я увидел маленький «мерседес» Маши. Машинка немытая, выглядит заброшенной, и на ней, очевидно, давно не ездили.
Стало тошно.
Меня провели к центральному входу и передали горничной, пухлой хохлушке лет сорока и довольно приятной внешности. Она открыла передо мной массивную дверь, и я оказался в большом, ярко освещенном зале.
На стенах располагались живописные полотна. В живописи
Это лицо я уже видел. Причем практически в упор. И совсем недавно. А точнее – на фотографиях и в видеоматериалах, присланных мне полковником. Третьяченко оказался моложавым, крепким парнем, лет сорока пяти на вид. Увидев меня, он широко улыбнулся и указал на кресло напротив.
Улыбаться, надо признать, он умеет превосходно. Спокойное обаяние уверенного в себе, небедного, привыкшего к власти мужчины. Неудивительно, что молоденькая девчонка из рабочего района купилась на такого гуся со всеми потрохами.
Несмотря на столь уверенное обаяние, от предложения рукопожатий Третьяченко дальновидно воздержался. Психолог, что сказать. Твердо знает – не пожму. А может, и сам не планировал.
– Ну, вот и встретились, – совершенно безо всякой агрессии проговорил он. – Располагайтесь, молодой человек. Может, коньячку?
– А вы не боитесь со мной наедине оставаться? – я мотнул головой в сторону закрывшейся за горничной двери.
– Даже не думай, – уголок рта его чуть презрительно дернулся вбок. – Я тебе не твои приятели-алкаши, а полковник разведки, хоть и в запасе. Дернешься – искалечу. И скажу, шо так и було.
Он снова обворожительно улыбнулся, но было совершенно ясно – не блефует. Искалечит. И глазом не моргнет.
– Я где-то читал, что у каждого человека есть свой демон, – продолжил он.
– Что, простите? – от неожиданности я вытаращил глаза.
– Да. Только никакого отношения к нечистой силе это не имеет. Знаешь, как в физике, частицы плюс и минус. Большинство людей друг с другом уживаются вполне сносно. Но встречаются и абсолютные э-мм... Вот как мы с тобой. Словно из ниоткуда... возникает какой-то левый хрен, который ломает привычный ход твоей жизни, а при этом ты понимаешь, что, как ни удивительно, не можешь ему противостоять. Причем, как правило, эта сволочь является твоей полной противоположностью. Жил вот себе великий поэт Пушкин, писал гениальные стихи. И вдруг, откуда ни возьмись, появился ничтожный жиголо Дантес...
Чертов извращенец какой-то, подумал я. Нашел время пургу гнать.
– А давайте перейдем к делу? – предложил я. – Мы, я думаю, встретились не для того, чтобы рассуждать о поэзии? К тому же мне не очень нравятся такого рода аллегории, я никакой не жиголо...
– Та мне насрать, шо тебе нравится, – взгляд магната мгновенно налился свинцом,
– Ни на кого, – буркнул я. – Я просто написал статью.
– Отож, – кивнул Третьяченко. – Ты оказался просто бессмысленным дураком, вонючим журналюгой. Именно поэтому, – заключил он, – ты до сих пор жив.
Я нервно усмехнулся, смолчал. Что мне ему ответить? Он не врет.
– Вы, вроде, выпить предлагали? – сглотнул я комок в горле.
Черт с ним. Хуже не будет.
– Вон бар, стаканы там же, – кивком головы указал он направление. – Мне тоже налей виски, вон из той бутылки. Да, из этой, которая в бархатном чехле.
– Вы курите? – поинтересовался я. Мне очень хотелось закурить.
– Нет.
– А почему? – неожиданно вырвалось у меня.
– Потому что у меня много денег, – ответил он словно что-то само собой разумеющееся. – И мне хочется подольше их тратить. Впрочем, кури, здесь хорошая вентиляция. Пепельница рядом с баром.
– Тогда я просто плюнул и забыл о тебе, – продолжил он. – Я не думал, что ты когда-нибудь снова попадешься мне на глаза. Но потом мне в деталях рассказали про ваши приключения с Марией.
Стакан с виски застыл у меня в руке. Я похолодел. По хребту побежали мурашки, а на лбу выступил пот.
– Что, ссышь? – Третьяченко довольно ухмыльнулся, наслаждаясь произведенным и, очевидно, ожидаемым эффектом. – В кресло мне только не напруди, оно денег стоит.
Не уверен, что сейчас испугался. Скорее, это эффект неожиданности, помноженный на страх за Машу. Но лицо мое все равно горело стыдом. Чертов Третьяченко издевался надо мной, как хотел, хамил, ерничал, а я? Я ничего не мог поделать. В этом случае правда была на его стороне. Эх, Маша, Маша. Сколько я уже из-за тебя натерпелся, любовь моя.
– Скрывать не стану, когда тебя избили в гостинице, я сначала даже позлорадствовал...
– Я думал, что это ваши проделки.
– Вот еще, – презрительно скривился Третьяченко. – Не мой масштаб.
– Да кто вас знает? Может, в состоянии аффекта. Все-таки я ваш враг, и измены тут еще...
– Да попустись, какой из тебя враг? Какие, блядь, измены, господи? К моей жене у меня требования совершенно другие, и ты, ничтожный нищий задрот, даже не представляешь, насколько четко она их исполняет... исполняла, – поправился Третьяченко и поморщился, будто у него заболел зуб. – Тьфу. Аффект, эмоции, вся эта лабуда... По логике, узнав о вас с Машкой, я, конечно, должен был оторвать тебе яйца. Но зачем? Смысл-то какой? Ты мне не соперник. Так, обычный хуй резиновый.