Идеальная для колдуна
Шрифт:
— Я… не… — Амели откинулась на спинку стула и в ужасе поднесла пальцы к губам. — Я этого не делала, мессир. Клянусь. Ни делом, ни мыслями! Я не договаривалась! Не просила!
Она беспрестанно качала головой, не понимая, что нужно сделать, чтобы он поверил. Феррандо лишь повел бровями и облизал губы:
— Довольно. Кажется, вы намеревались ужинать.
Амели сглотнула:
— Я не намеревалась.
Феррандо какое-то время лениво жевал, запил вином. Наконец, отвлекся от тарелки:
— Вот как? Значит, вы сыты?
Амели опустила голову:
— По
— Может, и хмельны? Вино — лучший спутник романтических встреч.
Это было невыносимо. Самое невыносимое — что ее муж был в своем праве. Уличить неверную жену. Но, Создатель, уличить в чем? В детской неосторожности?
Все было предельно ясно. Амели поднялась, с нажимом упираясь пальцами в край столешницы:
— Позвольте мне уйти к себе, мессир.
— Не позволю.
Амели почувствовала знакомую тяжесть на плечах, вынуждающую опуститься на стул. Она не сможет уйти до тех пор, пока муж не отпустит.
— Ешьте, сударыня. — Феррандо скривился: — Угорь не слишком удался, а вот рагу вполне сносное.
Амели лишь потянулась к фужеру, хлебнула вина, в надежде, что оно придаст храбрости. Все казалось таким беспросветным, что хотелось рыдать. Слушая чарующий голос Феррандо, она вновь и вновь вспоминала тот нечаянный поцелуй, хриплый шепот Нила, свой трепет, смешанный с мимолетным стыдом. Все казалось таким естественным, таким настоящим. В то время, как этот салон будто таил в себе разряды молний. Напряжение трещало в воздухе вместе со свечными фитилями.
Что она здесь делала? Зачем? Не было ответа. Амели сглотнула, подняла голову, ища синий взгляд:
— Мессир, отпустите меня.
Феррандо привычно вскинул бровь:
— Что?
— Отпустите меня к матери. Ведь я не нужна вам. Что я для вас?
— Ты забыла, что ты жена?
Она покачала головой:
— Нет, мессир. Я не забывала.
— Брак нерасторжим. Ты знаешь это не хуже меня.
Амели опустила голову:
— Замените меня одной из ваших статуй. Только умоляю, не мучьте больше.
— Тебе понравилось?
— Что? — Амели вскинула подбородок, не понимая вопроса.
— Твоя статуя.
Было глупо надеяться, что ему не известно хоть что-то. Феррандо не выказал ни тени удивления. Он знал, что она была в колодце, что все видела.
Феррандо осушил бокал, поднялся из-за стола и направился в ее сторону. С каждым шагом сердце обрывалось. Он встал за спиной, положил ладони на плечи. Амели едва дышала, не зная, чего ожидать. Казалось, он способен свернуть шею. Больше того — намерен. Совсем так же, как некогда горбун несчастной Мари. Той, другой Мари. И назавтра ее сломанное тело выловят в реке.
— Так тебе понравилась статуя?
В горле пересохло:
— Нет, мессир.
— Это ложь. Статуя великолепна. — Его пальцы коснулись шеи, скользнули в волосы за ушами. Снова опустились к декольте и коснулись ключиц. — Нет ничего удивительного в том, что его покорила твоя красота.
Амели молчала, боясь даже моргнуть. Не было смысла возражать.
Ладонь Феррандо заскользила по руке, пальцы жгли через бархат рукава, голос обволакивал:
— Нужно быть совершенным куском льда, чтобы изо дня в день, полируя мраморные руки, шею, лицо, грудь, не воспылать желанием к оригиналу. Между творцом и творение всегда есть некая мистическая связь. Нечто сродни истинной любви в самом сакральном ее значении. Это извиняет его в полной мере. Но не снимает вины.
Амели повернула голову, в желании поймать взгляд своего мужа, но видела лишь черный шелк локонов:
— Он не виноват, мессир. Ни в чем не виноват. Как и я.
— Это не тебе решать.
— Что с ним будет? Что вы с ним сделаете?
— Переживаешь за любовника?
— За человека. Он мне не любовник. Вы все знаете, мессир. Наверняка, знаете и это. Я знала лишь одного мужчину — своего мужа.
— Измена, моя дорогая, это не только зов плоти. И порой помыслы имеют большее значение. Поэтому едва ли есть существенная разница, что составляет суть измены. Эти губы, — ладонь скользнула выше, пальцы накрыли рот, сминая, но соскользнула и нырнула в декольте, протискиваясь под тугой корсет, — или то, что бьется в этой груди. Ко мне вы не испытываете истинного чувства — это известно достоверно.
— К нему тоже, уверяю вас.
Феррандо, наконец, отстранился, вернулся за стол:
— А это мы вскоре узнаем. Если ваш милый друг окажется достаточно крепким.
Амели привстала, подалась вперед:
— Пощадите его, молю. Прогоните, но пощадите.
Он желчно усмехнулся:
— Может, не погнушаетесь и на коленях?
Амели решительно выпрямилась:
— Не погнушаюсь, если это спасет невиновного.
Феррандо рассмеялся, кивком указал на паркет у своих ног:
— Прошу, сударыня.
Амели не раздумывала. Подошла и без колебаний опустилась на колени:
— Пощадите его.
Феррандо искренне наслаждался зрелищем. Молчал, буравя взглядом. Наконец, склонился, поддел пальцами ее подбородок, заставляя смотреть в лицо:
— В этом есть нечто пленительное: жена, просящая за любовника. Лишь один вопрос, сударыня: отчего вы не просите за себя?
— Потому что не вынесу, если из-за меня пострадает другой человек.
— А сами, значит, готовы страдать?
Она опустила голову и ничего не ответила. На этот вопрос не было ответа.
— Поднимитесь, довольно.
Амели встала, оправила юбку, все еще с надеждой ожидая ответ, но Феррандо, кажется, не хотел на нее даже смотреть.
— Завтра утром я уезжаю. Вернусь через несколько дней. По возвращении решу вашу судьбу. И вашу, и его. Полагаю, вы все еще помните, что бежать отсюда невозможно. — Он все же посмотрел: — Подите вон, сударыня. Я не хочу более видеть вас.
Глава 43
Амели стояла у окна, комкая в руках платок. Смотрела, как экипаж ее мужа проехал по главной аллее и скрылся за воротами.