Идеальный мерзавец
Шрифт:
— Человеку плохо! Очень плохо! — заорал я не своим голосом, расталкивая людей.
Очередь заволновалась. Стояла глубокая ночь, а не выспавшиеся люди сильно тормозили. В отличие от привыкших к ночным сменам таможенникам.
— Вы что это творите? — нахмурился мужчина за стойкой, когда я, распихнув людей на своем пути, протянул ему свой раскрытый на нужной странице паспорт.
— От меня сбежала невеста. Багажа нет. Должен догнать, или повешусь из-за разбитого сердца прямо здесь. И эта смерть будет на вашей совести.
Говорил
Таможенник завис. А ведь я был о нем лучшего мнения.
В дверях, позади толпы, громко зашумели. Черт, а ведь это за мной.
Хлопнула печать, я выдернул паспорт и помчался к сканеру, слыша за спиной:
— Остановите! Держите его!
Но их крики заглушил надрывный плач разбуженного младенца, и я впервые в жизни возрадовался плачущим детям. Так и проскочил сканнер, в очередной раз всем встречным рассказывая о несчастной любви. Люди смотрели на меня с жалостью и улыбкой. Я им тоже улыбался, улыбчивым людям везет больше, хотя улыбаться сейчас мне хотелось меньше всего.
На ленте выдачи багажа одиноко крутились последние чемоданы. На экране мигали цифры Вериного рейса.
Позади меня уже неслабо так орали еще и одураченные работники сканнера, которых просветили работники взлетно-посадочной полосы, какого нарушителя они только что пропустили.
Короткий ряд магазинчиков, и вот толпа встречающих. Люди почему-то толпятся и не сдвигаются с места. Женщины улыбаются, мужчины просто ждут с уставшими лицами, когда можно будет, наконец, пройти затор.
Да что там впереди?
Работаю локтями, вертя головой. Моя Вера должна быть здесь. Вижу знакомые лица с ее рейса, которые стояли в той же очереди в Ларнаке. Значит, это пассажиры ее самолета. Я все-таки успел.
Или все-таки нет?…
Выбегаю, наконец, из толпы и влетаю в пустой круг, в центре которого стоит Вера. А перед ней преклонив одно колено, с коробочкой и кольцом на вытянутой руке стоит мужчина.
Я словно натыкаюсь на невидимую стену, о которую с размаху припечатываюсь лбом.
С корабля на бал.
— Веруньчик, ну что ты молчишь? — спрашивает пожилая седая женщина, рядом с которой топчется еще одна, молодая. — Удивилась, наверное?
Юра, везучий сукин сын, ты ли это опомнился?
Еще и заявился в аэропорт не один. Слабак привел с собой группу поддержки.
Веру я вижу вполоборота, и хотя знаю ее без малого неделю, мне достаточно одного взгляда, чтобы понять, что Вера не понимает ни что происходит, ни даже, где она находится.
Затравленным взглядом Вера оглядывает толпу, словно в поисках пути отступления, но зеваки обступили их в поисках зрелищ, ведь покормили их всех еще в самолете. И так просто они не уйдут.
Я догадываюсь, что Вера не сторонник вот таких вот шоу. И что вообще-то она собиралась прилететь и порвать с ним, а попала на собственную помолвку. И теперь теще или матери не объяснить при всех, что все прошедшие пять дней
Тут бы мне выйти, прижать ее к себе и сказать: «Выкуси, Юра, она моя».
Но в этот момент толпу позади меня распихивают разъяренные работники аэропорта, и в считанные секунды мне выворачивают руки. Удар под колени, и я падаю на пол.
— Все в порядке! Все в порядке! — слышу я сквозь нарастающий шум в ушах.
Меня оттаскивают раньше, чем в толпе успевают понять, что происходит. Никому не нужна лишняя паника.
Из расквашенного о пол носа — случайно, разумеется, так вышло, — идет кровь. Глаза слезятся от острой боли, но я каким-то чудом все равно вижу, как этот мудак поднимается с одного колена и надевает ей на палец кольцо. Обнимает мою Веру за плечи и неловко целует в щеку.
Толпа радуется.
Передо мной захлопываются двери служебного помещения. Я вижу перекошенное лицо работника службы безопасности.
— А ведь я тебя знаю, мудак, — говорит он, вглядываясь в мое лицо. — Вот так встреча.
Карма, бессердечная ты сука.
Меня заводят в угол, где, разумеется, нет никаких камер.
— Что у тебя, Олег?
— Мудак, который трахнул мою невесту!
Второй таможенник замирает, потом кивает и отворачивается.
— У тебя пять минут, потом я его забираю.
Мне по ребрам прилетает еще один случайный, разумеется, удар.
Но я ровным счетом ничего не чувствую.
ГЛАВА 43
Марк
Я шел по обочине трассы, а позади меня тащился, как привязанный, черный автомобиль.
Мне нужно было подумать, хотя идти было больно: ребра после ударов ногой горели, а сломанный нос опух. Но меня выпустили, не сдали полиции, хотя поначалу и не хотели брать взятку, чтобы решить конфликт полюбовно.
Но взяли. Все берут, и никто не исключение. Зависит только от суммы. Если захочу разориться в рекордно короткие сроки, достаточно еще пару раз пробежаться по взлетно-посадочной полосе.
Я с отвращением вдыхал загазованный воздух и чувствовал, как липкий холодный туман пробирается под тонкую одежду, которая была неуместна на материке в разгар осени. Море, горячее солнце и соленые поцелуи остались далеко позади.
Больше всего на свете я хотел их вернуть, хотя и не понимал, как. Ребра, нос и синяки не шли ни в какое сравнение с болью в сердце, которого, как я считал, у меня не было. Но разве может болеть то, чего нет?
Мой отец бесчисленное количество раз извинялся перед матерью за свои измены, не раз даже у меня на глаза. Ни тогда, ни теперь я не понимал, как можно обычным «прости» отделаться за предательство. Я не собирался повторять его ошибок, хотя в остальном, как бы мне не было противно, я был сыном своего отца.