Идеальный враг
Шрифт:
Павел еще сопротивлялся, защищался. Он пытался встать, но пинки и удары снова и снова сбивали его с ног. Оправившийся Некко издевался над ним, не торопясь разделаться окончательно. Титан забавлялся.
— Хватит! — Голос лейтенанта Уотерхилла был почти неразличим в азартном реве зрителей.
— Вставай! Вставай, Писатель!
— Добивай! Выруби его, здоровяк!
Остановить бой было некому. На этом ринге отсутствовал рефери. Здесь не было судей. Только зрители. И бойцы.
Руки Павла скользили в крови. У него были сломаны ребра, выбито колено,
— Поднимайся же! Хватит ползать!
Некко остервенело пинал возящегося его ног соперника.
— Кончай уже! Победа наша, Титан!
И вдруг в потолок ударил звенящий голос, полный страха:
— Паша!
Люди вздрогнули, обернулись.
На самом верху трибун застыла тонкая девушка в длинном белом платье. Ее светлое лицо было искажено гримасой ужаса и муки, в ее широко распахнутых глазах застыло смятение.
Она, не отрываясь, смотрела на ринг.
Разом смолк гул голосов. В зале повисла тишина. Только слышно было, как задыхается и хрипит Некко, топча врага, как скрипят под его ногами доски.
— Паша! — вновь прозвучал отчаянный призыв.
Теперь и Некко услышал голос. Он остановился, завертел головой, пытаясь понять, что это за посторонний звук. Увидел белый призрак на верхних трибунах, скривил губы в усмешке, пнул своего врага, с жадным удовольствием заметив, как вздрогнула бледная тень.
— Уведите ее, — прошептал лейтенант Уотерхилл, чувствуя себя застигнутым за непристойным занятием. Но никто не услышал лейтенанта, никто не двинулся к девушке.
Павел подполз к краю ринга. Он единственный ничего не слышал, ничего не замечал. Один глаз у него ослеп, залитый кровью из рассеченной брови. В голове словно морской прибой кипел, забивая уши пульсирующим гулом. Острая жгучая боль во всем теле не давала сосредоточиться, собраться с силами.
Цепляясь за канаты, Павел стал подниматься — он словно взбирался по перекладинам лестницы. Мир вокруг раскачивался, расплывался, дрожала земля.
— Паша! — Он все же услышал далекий крик Тины, но решил, что ему послышалось.
Некко смотрел то на пытающегося встать Павла, то на его девушку.
— Хватит! — рявкнул сержант Хэллер. Признавая поражение своего бойца, он должен бы был кинуть на ринг белое полотенце. Но полотенца у него не было.
— Нет, сэр… — просипел Павел. — Не хватит… — Ему казалось, что он кричит, в действительности его было едва слышно.
И снова время растянулось, расплылось. Секунда сделалась неотличимой от часа, миг — от вечности.
Зачем тебе это? Что ты хочешь доказать? — Павел ясно слышал вопросы, хотя никто их ему не задавал.
“А я ничего не доказываю, — немо отвечал он. — И мне ничего не надо. Я просто дерусь. Я солдат. Я маленький винтик сложной машины. И я должен выполнять свои обязанности. Я должен драться…”
Лейтенант Уотерхилл бегом, прыгая сразу через несколько ступеней, поднимался по узкому проходу к девушке.
Сержант Хэллер лез на ринг, ему мешали, его стаскивали, решив, что он лезет драться, а он гневно рычал, ругался, отпихивался.
Рыжий и Цеце
Некко с высоты взирал холодно на всю эту сутолоку. Он почти успокоился, до последней капли выплеснув свою ярость, свою злобу. Он чувствовал себя победителем, и это ощущение умиротворяло его.
Павел все же поднялся на ноги. Постоял, качаясь, не отходя от канатов.
Сержант Хэллер, видя, что схватка прекратилась сама собой, оставил попытки взобраться на ринг. Рыжий и Цеце встали рядом с ним. Немедленно появились и Шайтан, и Ухо, и Гнутый с хотом на плече.
— Бой закончен! — объявил сержант.
Павел поднял руки, защищая разбитое лицо, и шагнул к Некко. Великан ухмыльнулся. И Павел, размахнувшись, впечатал кулак в эту наглую ухмылку.
— Хватит! — завопил сержант. — Все! Закончили!
Лицо Некко перекосилось. Он задохнулся от бешенства и накинулся на не желающего сдаваться противника. Они сцепились в тесном клинче. И снова сила была на стороне Некко.
И тут теряющий сознание Павел услышал крик. Он, разом забыв о боли, о слабости, вывернулся, отшатнулся, окинул мутным взглядом трибуны.
— Паша!
Лейтенант Уотерхилл, растерянный и неуверенный, безуспешно пытался вывести девушку в белом платье из зала.
— Тина, — прохрипел Павел, не веря своим глазам. — Тинка! Как ты здесь оказалась?
Некко надвинулся на него, заслонив собой трибуну и девушку наверху. И Павел вдруг почувствовал такую ярость, какой никогда раньше не испытывал, будто Некко не просто загородил обзор, а отнял у него любимую девушку, увел и неодолимой преградой встал на пути к ней.
До предела натянулись мышцы, спазм перехватил дыхание, сердце бухнуло, словно хотело сломать изнутри еще несколько ребер.
Некко ударил с размаху.
Павел пригнулся, поймал руку противника, дернул на себя, поднырнул, захватил ногу, рванул вверх, взваливая потерявшего равновесие Некко себе на спину, распрямился, оторвав его от пола. Захрипел, закричал что-то дикое, первобытное, чувствуя необычайную мощь, ощущая невесть откуда взявшуюся неимоверную силу. Развернулся, швырнул врага спиной на землю, тут же навалился сверху, ногами затягивая узел болевого приема, мертвой хваткой вцепившись в горло врага, удерживая, удушая.
И снова завопили болельщики.
— Дожимай! Дожимай, Писатель! Держи его!
— Двигайся, выбирайся из-под него, здоровяк! Ты что разлегся? Отдохнуть собрался?..
Лейтенант Уотерхилл, услышав шум, оглянулся через плечо, все еще удерживая девушку за руки, не давая ей броситься к рингу. А Тина, уже не обращая внимания на лейтенанта, привстав на цыпочки, жадно смотрела на ринг, и лицо ее отражало мешанину противоречивых чувств.
…Павел душил врага. По всем правилам, изо всех сил — как положено, как показывал тренер узкому кругу особо приближенных учеников в самом конце занятия, когда от спортивного самбо переходили к боевому.