Идеи и интеллектуалы в потоке истории
Шрифт:
и образования.
Б. Франсес указывает на доводы в пользу частичного
осуществления только второго пункта: надеется на существенный
прорыв и решение внутренних философских проблем. Вообще говоря,
следует рассмотреть весь этот цикл взаимодействия применительно к
современной ситуации в мире и мировой философии.
Эпоха турбулентности
Две большие сферы проблем, бывшие сквозными в истории
человечества, отнюдь не
224
отношение растущих и технологически развивающихся обществ с
природным окружением (дефицит и истощение ресурсов, загрязнение,
естественная и антропогенная деградация среды), а также отношения
частей человечества между собой (межгосударственные,
межэтнические, межконфессиональные, классовые, сословные и
прочие конфликты).
Глобальные проблемы всем известны, и многое здесь тоже
упирается в новую систему правил, которых пока нет, и которые могли
бы обеспечить если не решение экологических проблем, то хотя бы
недоведение ситуации до опасных пределов, до экологических
бедствий.
Тим Мулган в статье « Будущее философии» размышляет о том,
какой должна стать философия, в особенности, этические учения, в
предположении о будущем «разбитом мире».
«Изменение климата — и другие экологические или экономические
угрозы — может привести к разбитому миру (a broken world), в котором
ресурсы Земли не могут поддерживать все человеческие существа; где
климат крайне непредсказуем и обычными станут экстремальные
погодные явления; где некоторые части земного шара станут больше не
пригодными для жизни; подумайте о невыносимой жаре африканских
пустынь или о тихоокеанских атоллах, навсегда скрывшихся под
волнами. Разбитое будущее, может быть, и не является неизбежным, но
это не только плод воображения. Это одно из возможных будущих, а
может быть, наиболее вероятное. И, конечно же, чем дольше мы делаем
меньше, чем должны делать, тем больше вероятность того, что таким
оно и будет» [Mulgan, 2011].
Недавние прокатившиеся по странам Северной Африки, Америки,
Европы, России и Украины волны социальных протестов, революций,
ответного государственного насилия, появление зон нового жестокого
варварства (Афганистан, Сомали, Ливия, регионы Центральной
Африки), террористических сетей и «государств» (Аль-Каида и ИГИЛ)
показывают риски нестабильности, конфликтность и уязвимость
социально-политических и политико-экономических
идет не о наступившем полном хаосе и «конце времен», а о новых
вызовах для человечества, его разума, способности к договорам и
регулирующим правилам.
«Констатируя растущую хаотизацию мировой политики, заметное в ряде
стран снижение интереса к проблематике глобального регулирования и
управления, не следует видеть в этом признаки приближающегося краха
цивилизаций, конца культуры и вселенской катастрофы. Чем меньше
такого регулирования сегодня — тем острее будет потребность в нем в
будущем» [Фельдман, 2012, с. 44].
Практически везде общественное недовольство связано с разрывом
между основной частью населения и правящими элитами,
олигархиями, которые повсеместно — и в отсталых обществах, и
в самых развитых — монополизируют власть, силу, собственность и
225
престиж. Конфликты становятся особенно острыми, когда эти
классовые границы совпадают с этническими, конфессиональными,
государственными и цивилизационными.
Соответственно, речь идет о необходимости создания новых систем
правил, новых стандартов взаимодействия в обществах, дающих более
открытый доступ к организациям и общественным ресурсам, более
справедливые условия конкуренции, меньшие риски отчуждения и
инкапсулирования олигархата, меньшие риски отчуждения,
маргинализации этнических и конфессиональных меньшинств, в том
числе мигрантов и их потомков.
В международной системе множатся и разрастаются острые
конфликты, прорывающиеся в массовом насилии и войнах. Рано или
поздно ответственность за мирное разрешение конфликтов, наряду с
международными организациями (Совет Безопасности ООН), возьмут
региональные государства-лидеры и влиятельные региональные
коалиции, а для этого, опять же, нужна система правил
взаимодействия, которая, с одной стороны, ограничивала бы свободу
действия суверенных государств, с другой стороны, не становилась бы
очередным орудием корыстного давления и эксплуатации со стороны
держав-гегемоний.
Совсем в иной сфере мы наблюдаем сходный вызов —
конкуренцию типов культуры: здесь речь идет уже не столько о
военно-политическом противостоянии и не о соревновании в темпах
экономического роста, но о том, какая культура может создать такие
действенные внутренние «правила игры», которые обеспечивают