Идеология национал-большевизма

Агурский Михаил Самуилович

Давление русской национальной среды на большевизм и желание приспособиться к реальным условиям страны, сохраняя в ней господствующее положение, начинает проявляться не только в форме красного патриотизма. Вопреки всем программным заявлениям большевиков оно быстро обнаруживается в отношениях русских и русифицированных нацменьшинств в партии к национальным окраинам. Это было вначале стихийным явлением, простым следствием доминирующего положения русских в стране, где русский язык, центральность русских, единство страны было чем-то само собой разумеющимся, результатом всех жизненных навыков, от которых отказываться можно было лишь усилием воли, постоянной напряженностью. Кроме того, сама функция русского языка как языка — посредника Российской империи сохранилась и в новых условиях. Это невольно вело к централизации всей жизни на русском языке несмотря на то, что формально все национальные культуры были уравнены.

Большое значение в централизации некоторых национальных районов имели национальные меньшинства, жившие там в рассеянии

и ориентировавшиеся на центр, ибо только центр был для них достаточной гарантией сохранности. На Украине и Белоруссии такую роль играли евреи, составившие заметную силу в борьбе против украинского и белорусского влияния. Это обсуждалось, например, на XII съезде партии в 1923 г., где Бухарин обвинил русско-еврейскую по своему составу коммунистическую партию Украины в том, что она с «бешенством» борется против украинского национализма. На том же съезде крупный партийный работник, впоследствии секретарь ЦК партии Я. Яковлев (Эпштейн), назвал в своем выступлении русифицированных евреев «наиболее последовательными проводниками великорусского национального угнетения».

В Грузии и Азербайджане ту же самую роль играли армяне, составлявшие значительную часть населения столиц этих республик, Тифлиса и Баку. Для армян ориентация на Москву имела еще большее значение, ибо без ее защиты они могли оказаться в этих местах даже под угрозой физического истребления.

Хотя процесс интеграции Советской России проводился усиленно и сознательно самой Москвой, в первые годы советской власти, когда статус национальных окраин был значительно выше, чем позднее, центральные партийные органы иногда публично клеймили «великорусский шовинизм», старающийся подавить развитие национальных окраин. Так, в постановлении Х съезда партии в 1921 году говорилось, что «работающие на окраинах великорусские коммунисты, выросшие в условиях существования «державной» нации и не знавшие национального гнета, нередко преуменьшают значение национальных особенностей в партийной и советской работе либо вовсе не считаются с ними, не учитывают в своей работе особенностей классового строения, культуры, быта, исторического прошлого данной национальности, вульгаризируя таким образом и искажая политику партии в национальном вопросе. Это обстоятельство ведет к уклону от коммунизма в сторону великодержавности, колонизаторства, великорусского шовинизма».

Но это был стихийный демографический процесс, который вряд ли в большинстве случаев носил сознательный характер и против которого новая власть была бессильна.

Видный партийный руководитель X. Раковский (по происхождению болгарин) с горечью сказал в выступлении на XII съезде партии: «Если я возьму коммунистическую партию, то я не знаю, у какого процента среди нас залегло глубоко чувство интернационализма и у какой части с интернационалистическим чувством спокойно мирятся националистические».

В Советской России первых лет наблюдается еще один процесс, а именно присоединение к большевикам большого количества русских, которые, не имея ничего общего с коммунистической идеологией, рассматривали коммунизм как нечто тождественное России. Этот процесс главным образом происходит на национальных окраинах, и в особенности в мусульманских районах, где сама принадлежность к коммунистической партии означала некую принадлежность к России. Это была форма национальной самозащиты местного русского населения, которое таким образом хотело выстоять против враждебного отношения окружающих народов, формальный интернационализм, который также русские внешне разделяли, защищал их от обвинений в национализме.

Это обстоятельство отражено в решении Х съезда партии, в котором говорилось о «засоренности коммунистических организаций на окраинах», где к партии, в частности, «примазываются кулацко-колонизаторские элементы».

СВЯТАЯ СВЯТЫХ

Давление национальной среды, узость социальной базы привели к тому, что большевики стали довольно рано использовать русские национальные настроения в политических целях. В марте 1919 г. в Одессе, например, расклеивались прокламации, призывающие русских бороться с французами. «Как вам не стыдно идти вместе с французами? — говорилось в одной из таких прокламаций. — Разве вы забыли 12-й год?» Но такие явления в то время были еще достаточно случайными. Они не были результатом инструкций центра, скорее являясь местной инициативой, находясь, однако, в пределах допустимой партией политики. Первые признаки того, что большевистское руководство начало формулировать свое принципиальное отношение к политическому использованию русских национальных чувств, можно обнаружить весной 1920 г. Это было результатом слабости и неуверенности в момент начавшегося польского наступления. Призыв к русскому патриотизму был попыткой сплотить вокруг себя более широкие народные массы, а в особенности привлечь бывших белых в момент серьёзного кризиса. Таким образом, этот шаг был вынужденным. По-видимому, имело место какое-то обсуждение, причем совершенно очевидно, что против опоры на русский патриотизм раздавались сильные голоса. 18 мая 1920 г. главный редактор «Известий» Ю. Стеклов (Нахамкес) выступает за решительное использование русских национальных чувств. Интересно, что и он, будучи русифицированным евреем, был в партии чужаком, еще недавно являясь активным меньшевиком.

Стеклов опубликовал

передовицу, где эта проблема ставилась. Стеклов говорил следующее: «Народ, на который нападают, начинает защищаться. Когда посягают на его святая святых, он начинает чувствовать, что в нем просыпается национальное сознание». Можно отметить, что слова «святая святых» были начисто лишены какого-либо классового, социального содержания. Что такое это «святая святых»? Некая высшая ценность? Но что могло быть более высокой ценностью, чем классовые интересы? Стало быть, Стеклов невольно признавал, что национальные ценности оказываются выше классовых, что для того времени было весьма необычным шагом. Но, старается успокоить Стеклов коммунистического читателя, «это еще очень далеко от национализма в плохом смысле этого слова». Сейчас, утверждает Стеклов, во всей России наблюдается взрыв национального чувства. «Кое-кого это смущает. Опасаются проникновения в наши ряды посторонних и даже враждебных элементов, идущих туда с предвзятой целью принести делу республики не пользу, а вред». Но Стеклов не разделяет таких опасений, высказывая, естественно, и официальную точку зрения. «Даже у черносотенца дрогнет преступная рука, — говорит он, — когда ему придется направить ее против своей страны». Эта статья Стеклова была опубликована за две недели до брусиловского воззвания, публикация которого, вероятно, сталкивалась с сопротивлением. Кто именно выступал против использования русского национализма, точно неизвестно. Пока что можно указать лишь на старого партийца Е. Ярославского (Губельмана), который в тот же период негласно обращал внимание партии на необходимость борьбы против русского национализма, даже сотрудничающего с большевиками. В неофициальном отзыве на упоминавшуюся выше брошюру Кремнева (Чаянова) Ярославский резко осудил факт ее публикации за призыв автора к славянофильству и национализму. Но Ярославский был второстепенным работником. Кто еще мог быть на его стороне, мы не знаем.

Зато хорошо известно, что одним из главных, а может быть, и главным сторонником использования русского национализма в политических интересах советской власти был Троцкий. В данном случае речь шла о поощрении бывших царских генералов, и Троцкий как председатель Реввоенсовета не мог их не поддержать.

Это позднее отмечал Радек, считая одной из величайших побед Троцкого то, что он «сумел людям, пришедшим к нам по принуждению из вражеского лагеря, внушить убеждение, что советское правительство борется за благо русского народа».

ПРОВОКАЦИЯ НАЦИОНАЛИЗМА

Если Троцкий поощрял национализм, то председатель ВЧК Феликс Дзержинский решил его провоцировать для создания организации, способной проникнуть в белое движение [13] . в 1921 г. был арестован монархист А. Якушев, не признавший в свое время Временное правительство и отказавшийся от поста заместителя министра.

После большевистской революции Якушев вступил в небольшую тайную монархическую организацию, но с самого начала проповедовал «советско-монархическое народничество». Будучи за границей, в 1921 году он пришел в восторг от статей Ширинского-Шихматова, проповедовавшего в журнале «Двуглавый орел» примерно эту же мысль [14] . В своей анкете после возвращения из-за границы в 1921 году Якушев написал, что является русским националистом. В январе 1922 года Дзержинский сделал сообщение на заседании коллегии ГПУ, что раскрыта тайная монархическая организация, но что не имеет смысла уничтожать ее, а лишь инфильтрировать, чтобы эффективно следить за эмиграцией. Дзержинский сказал, что в настоящее время наиболее подходящей фигурой для этой цели он считает Якушева, про которого было сказано, что он превыше всего ставит интересы России. Это было началом «Треста», который действительно добился больших успехов. Помимо Якушева в нем сотрудничали генерал Зайончковский, подписавший, как известно, брусиловское воззвание, и генерал-лейтенант Н. Потапов.

13

В основном история «Треста» излагается по Войцеховскому и отчасти по книге Bailey, равно как и по статьям в журнале «Возрождение». Бернард Парес полагает (Pares, 1931), что Якушев был в самом деле антибольшевиком, но, будучи арестован, обещал лишь с ними сотрудничать.

14

Впоследствии сам Ширинский-Шихматов стал национал-большевиком, а еще позднее склонился в сторону религиозного национализма под влиянием Бердяева (см. напр., Варшавский).

Про взгляды Зайончковского было упомянуто. Что касается Потапова, то уже говорилось, что он перешел на сторону большевиков в ноябре 1917 года и был назначен начальником Генерального штаба, а впоследствии начальником военной контрразведки.

Эта тройка разыгрывала перед эмигрантами роль членов тайной монархической организации, которая будто бы проникла в самые важные сферы, а особенно в армию и ГПУ. Однако «Трест» отличает от простой провокационной организации то, что он проповедовал в среде эмиграции соединение монархии и Советов, куда должны были быть включены лучшие элементы советского режима. Характерно, что переговоры на этой основе происходили у Якушева даже с Н. Марковым-вторым и великим князем Николаем Николаевичем.