Идея фикс
Шрифт:
— Извините, я перепутала. Я шла в другую сторону, — сказала она по-английски, отступая на дорожку.
— Вы не перепутали, прекраснейшая. Я Мухаммед Али-Шах. Вы — моя желанная гостья.
— Где мой друг?
— Все ваши друзья здесь. — Он жестом предложил ей войти. — Немного терпения.
Поднявшись по мраморной, покрытой ковровой дорожкой лестнице, Лара оказалась в гостиной. Большая комната с мягкой мебелью и камином была пуста. Опущенные шторы на застекленной стене чуть колебал ветер. В полумраке горели свечи в серебряных канделябрах и сладко благоухали цветы. Везде — в многочисленных вазах, стоящих на полу, на столике,
Сбросив широкий балахон, хозяин оказался в прекрасном белом вечернем костюме и бабочке.
— Вот видите, я достаточно европеизированный араб, чтобы уметь уважать обычаи гостей. Белый цвет сегодня для меня — цвет обещания и любви. А все эти цветы — для вас.
— Значит, розы на сцене я получила…
— От меня. И получите их, сколько пожелаете, а также жемчуг и бриллианты. Вам не идет бижутерия. — Смуглая рука резким движением сорвала с шеи девушки нить чешского жемчуга. Бусинки рассыпались по ковру. Словно загипнотизированная, Лара смотрела на разбегающиеся жемчужины. Жемчуг — это слезы. — Не жалейте о потере, дорогая. У меня есть кое-что взамен. — Самоуверенный, иронично улыбающийся человек действительно был похож на Пламена — те же огненные глаза, смоляные кудри, бронзовый отлив кожи. Ей казалось, что чары рассеются и веселый болгарин вдруг рассмеется, сбросив маску «шейха».
Мухаммед протянул черный футляр, щелкнул замочком — жемчужное ожерелье в бархатной лунке заиграло матовым отсветом.
— Подарок госпоже моего сердца.
— Вы с ума сошли! — Гневный румянец залил щеки Лары. — Что вам угодно?
— Любви, царица моих грез. Я видел много девушек в вашей стране, но я выбрал тебя. Ты сама — драгоценность. Эта кожа, похожая на перламутр морских раковин, эти волосы, словно тончайшие золотые нити, и глаза, в которых гневно плещет морская синева… Сапфиры… Я знаю толк в дорогих вещах… — Он медленно приближался, подступая вплотную.
— А я — в правилах приличия! Отойдите, мистер нахал! — Она сбросила с подставки на пол оказавшуюся под рукой вазу с цветами. Но не сумела вовремя увернуться.
— Это большая ошибка, — араб крепко обнял ее. — Ты поймешь, как ошибалась. В этой дикой стране нет никого, кто мог бы поспорить со мной в искусстве любви. — Крепкие, сильные и одновременно гибкие пальцы пробежали по ее позвоночнику, губы прильнули к шее…
Еще переполненная ощущениями поцелуев Пламена, Лара закинула голову, теряя волю к сопротивлению. Она пришла в себя от требовательных ласк. Чужие, жадные руки срывали с нее одежду. Лара рванулась, упав на диван, потом на ковер, но так и не высвободилась от могучих объятий. Этот «повелитель» не собирался отступать. Клочья разорванных кружев валялись среди рассыпанных роз, сопротивление девушки лишь сильнее разгорячало Мухаммеда.
— Отпусти! — закричала она. — Тебя посадят в тюрьму!
Мужчина смеялся, тихо, сладострастно. Сжав руки Лары, он целовал ее грудь.
— Ты будешь очень довольна, беби…
— Спасите! — что есть духу вопила Лара по-английски, вспомнив о слугах араба. Больше ничего она сделать уже не могла. Но слуги исчезли — дом казался пустым. Крепко зажмурившись, Лара вцепилась зубами в плечо насильника.
С оглушительным хлопком распахнулась рама стеклянной стены, сквозняк загасил свечи, некто с воплем: «Дерьмо!» — отбросил араба в сторону и, подхватив Лару, потянул ее за собой.
— Нет! —
— Бежим скорее! Здесь много слуг. — Пламен накинул на плечи Лары джинсовую куртку. На его шее болталась камера. Они выскочили через окно на балкон и успели спуститься по стволу дикой яблони вниз, когда в гостиной зажглись люстры и раздались мужские голоса, быстро и возмущенно тараторившие по-арабски.
На диком пляже, залитом лунным светом, было пустынно. Утихшее море ласково играло чешуей лунной дорожки. Пахло водорослями, ночными цветами и юным счастьем.
— Это судьба. Судьба, что ты оказался рядом! — стоя в воде, Лара остужала горевшие ноги — она не привыкла ходить босиком, а удирать пришлось без обуви.
— Я убью мерзавца! — Пламен озабоченно крутил свой аппарат. — Не судьба — счастливый случай. Я давно снимаю «скрытой камерой» тайную жизнь этого сатира. Притаился на балконе — и вдруг такое шоу! Зачем ты пришла к нему?
— Перепутала! Ты же обещал мне сюрприз.
Пламен вскочил, шагнул в воду, крепко сжал ее плечи и заглянул в лицо. Лара опустила веки, протянув ему приоткрывшиеся губы. Пламен подхватил се на руки и унес к песчаной полосе у круто поднимавшегося утеса.
Под яркими южными звездами, среди шелеста и шепота южной ночи, Лара стала женщиной.
— Обичам те, — серьезно сказал Пламен. — Очень сильно люблю.
— Я тоже. Я тоже люблю тебя, — прошептала Лара. — Я выучу болгарский. Наши дети будут говорить на всех языках сразу.
— А ты — ты станешь самой лучшей женой на свете, моей главной моделью, моей единственной любимой. Ведь мы все можем! Можем, да, можем? — Приподнявшись на локтях, он тревожно заглянул в самую глубину ее расширившихся зрачков…
У скамеек, окружавших теннисный корт, после посиделок распивавших здесь пиво чехов валялись бутылки. Стекло звякнуло под ногой Зиновия, он споткнулся, успев заметить лавку, на которую довольно точно приземлился. Когда на него не смотрели посторонние, он был не так уж нелеп. И не так некрасив. Высокий лоб и крупный нос выглядели значительно в темноте, подсвеченной голубым неоном редких фонарей. За кустами, окаймлявшими спортзону, тихо шумел прибой. Зиновий отряхнул с брючин засохшую глину и протер носовым платком стекла очков, затем уставился на площадку теннисного корта, возле которой сидел. Поле корта мгновенно превратилось в шахматное, на нем обозначились фигуры, вступившие в сложные взаимоотношения. Они стали миром Зиновия, в котором ему, только ему принадлежали полномочия верховного главнокомандующего. Он не слышал, как на диком пляже колокольчиком рассыпался девичий смех и мужской голос с мягким акцентом шептал и шептал что-то, прерываясь на долгие многозначительные паузы…
…Шум карнавала угасал. Опустела танцплощадка, молодежь разбрелась компаниями и парочками продолжать свой праздник до утра.
— Никто не видел Анжелу? — спохватился уже собравшийся уходить Сашка. Сбросив серебряные пиджаки, вся команда «Радуги» влезла в привычные тенниски и джинсы.
— Ее мужик из обкома кадрил, — сообщил патлатый ударник.
— Когда?
— Я пошел в клуб переодеваться, она уже выходила с сумкой и в своем платье. А этот, как его, Паламарчук рядышком поджидал. Хохоталка — с похмелья не опишешь.