Идея фикс
Шрифт:
— Вы мне нравитесь! — Снежина решительно хлопнула в ладоши. — Я покажу вам свои картины, оранжереи и… И наверно, спою. Рисованию и пению меня учили итальянцы.
— Мой дядя в Милане читает лекции в Академии художеств. Он скульптор и живописец. Джузеппе Амирато.
— Боже, как тесен мир! У меня есть «Пьета» его работы. — Снежина насупила брови, выстраивая мгновенный план. — Вы остаетесь на ужин. Никаких отказов.
— Не откажусь. Я путешествую почти бесцельно.
— Значит, у вас найдется пара свободных дней? Дочь устраивает в субботу бал. Она учится в Париже и привезла с собой друзей. Из здешних должны прибыть тридцать человек.
— Я видел чрезвычайно
— Сколько угодно. Только не сейчас, ладно? Вы остаетесь на уик-энд. Мы посвятим время прогулкам, искусству и скучнейшим деловым беседам. А теперь, дорогой друг, Лиз покажет вам комнату. — Она позвонила в бронзовый колокольчик. — К ужину смокинг не обязателен. Муж в отъезде, и мы вовсю хиппуем. — Протянув благоухающую руку, она распустила узел на галстуке Сиднея. — Эту ненавистную деталь пока можете забыть.
Чемодан Сиднея, до обидного маленький, принесли в гостевую спальню. Здесь все было выдержано в благородных холодно-синих красках. В предгрозовом полумраке сизых тонов ярко белел букет королевских лилий. Оглядевшись, Сид присел на кровать, в изголовье которой поднимался задрапированный лазурным штофом балдахин. Голубая спальня! Не издевается ли над гостем госпожа графиня? Возможно, обаятельная красавица, так легко увильнувшая от делового разговора, что-то пронюхала о планах Келвина? И поэтому сразу же заявила о богатстве мужа… Воспоминания о крымском лете постаралась превратить в чисто лирические. Неужели… неужели клад Арчи здесь? Сид с отвращением оглядел хрустальные бра, зеркало над камином в роскошной раме, пузатое бюро, украшенное перламутровой инкрустацией… Бесценный антиквариат? Хорошая подделка? Наследие Флоренштайнов или следствие попавшей в руки графини кассеты с пленкой?
Закрыв глаза, Сид застонал… Чудесный день, милая дама и все сказочное окружение вдруг вызвали взрыв агрессивного раздражения. Он знал, что такие приступы иногда кончались дракой, погромом, попыткой нанести увечье себе или другим. Дрожащими руками достав из чемодана дорожный несессер, Сид извлек флакончик с зелеными капсулами и проглотил одну, запив водой из вазы. Лилии он швырнул в окно. Цветы застряли в тонкой, изящно драпированной шторе.
— Сейчас, сейчас… — уговаривал себя Сид с интонацией лечившего его доктора. — Расслабиться, сосредоточиться на золотистом потоке, устремленном к тебе прямо из космоса, и постараться уснуть. Только не думать, не вспоминать, не позволять явиться из тьмы забвения тому лицу…
Сиду исполнилось восемнадцать, он жил в студии дяди, Джузеппе Амирато, и посещал художественную школу. Дядя называл его придурком, когда был не в себе. Но если честно — с Сиднеем и в самом деле творилось нечто ненормальное. Он частенько впадал в депрессию, становился угрюмым и замкнутым. Странно, что, выкурив пару раз косячок, он не стал наркоманом. Любой бы сказал — этому парню одна дорога: глюки, глюки, передозировка, финиш. Ведь он не принадлежал этой реальности. Ох, как же он ее боялся, как хотел сбежать, спрятаться от всего, даже от прорвавшегося в ванной крана, который обдал его веером ледяной воды. Парень побледнел и грохнулся на кафельный пол, закрыв ладонями голову, будто от побоев или взрыва гранаты.
— Придурок! — брезгливо прошипел дядя. Перешагнув через слабонервного племянника, он перекрыл вентилем бьющую воду…
Но до чего же Сид любил все это! Все. Даже прорвавшийся кран. Он несколько раз рисовал потом искрящийся веер
— А что вы хотите, синьор Амирато?! — удивленно таращил глаза доктор. — На глазах ребенка сделали шесть трупов! Погибли родители, знакомые и даже две маленькие девочки… Может, мальчик и не осознал всего ужаса в тот момент, но глубоко засевшие страхи имеют свойство всплывать на поверхность, превращаясь в устойчивые фобии… Однако юный возраст, склонность к творческому самовыражению и, надеюсь, положительные эмоции должны сыграть позитивную роль. Побольше внимания, любви, тепла, и ваш мальчонка, глядишь, вырастет в нового Рафаэля!
Дядя радушно развел руками, давая понять, что уж заботой и вниманием сирота не обделен. Джузеппе умел быть обаятельным. На людях он блестяще демонстрировал и любовь, и тепло, и заботу. Еще бы — благодаря опеке над племянником к нему перешло наследство погибшей сестры. На деле Сид был нежелательным приживалой, помехой, камнем на шее. Ведь Джузеппе не умел любить никого, кроме себя. Даже женщин, вереница которых проходила через его кровать.
Доктор оказался кое в чем прав: Сид выздоравливал, стоя у холста, и он стал совсем другим, когда встретил Эмили. Ему уже исполнилось девятнадцать, а сексуальный опыт все еще оставался нулевым. Сид считался красавчиком, к нему охотно липли девушки уличного типа. Однажды он даже попробовал уступить, решив переломить ход событий. Джузеппе уверял, что трахался с десяти лет и что если Сид боится женщин, то его лучше кастрировать. «Гормоны ударяют тебе в мозг. Ты свихнешься, придурок. Наверняка свихнешься!»
Сид видел, как выпрыгнул из окна на восьмом этаже кот синьоры Виченце. Бедняга не выдержал воздержания. Он страшно выл, кидаясь грудью в запертые двери, и, как утверждала хозяйка, разбил мочевой пузырь. После чего выбросился из окна и умер в страшных мучениях на каменном тротуаре. Это было красивое и сильное животное. Сиду не нравилась такая перспектива. Девушка, потянувшая его в подворотню, казалась в свете фонарей призрачно-прекрасной. Воплощение порока, если его писать красной и черной красками. В этот день Сид получил деньги за уборку мастерской. Он протянул девушке сто лир. Затащив парня в грязный, пахнущий мочой подъезд, она быстрой рукой расстегнула «молнию» на его джинсах. Сид помертвел, прижавшись спиной к облупленной штукатурке.
— Тебя что, невеста напугала? — шаря в его брюках, девица расхохоталась. Винный перегар, смешанный с запахом сигаретного дыма и жвачки, вызвал у Сида рвотный спазм. Он сбежал, так и не поняв вопроса проститутки.
Через пару месяцев он все понял. Все. Сразу — все. В соответствии с расписанием Сид задержался после занятий, чтобы привести в порядок помещение студии. Иногда он делал это и за других, спешивших к более интересным делам. Ему нравилось наводить чистоту и порядок, сражение с грязью, хаосом оставляло привкус маленькой победы. Как будто он наступал на главного врага, таящегося в потемках человеческой души.
К вечеру коридоры училища опустели. Домыв полы в мастерской, Сид потащил в туалет ведро и швабру. И вдруг услышал голос. Голос пел гаммы: до-ре-ми-фа… И снова, и снова, выше, выше… Сид, согнувшись, стоял под дверью вокального класса, не замечая бегущего времени. Дверь распахнулась, шарахнув его по лбу. Со звоном в ушах парень отпрянул и застыл столбом. На него смотрела девушка из породы святых — такие перевелись еще в шестнадцатом веке — голубые глазищи в половину узенького лица, полные сострадания. Падающие за спину волосы светятся старым золотом. Настоящие тициановские кудри.