Иди через темный лес
Шрифт:
Отец согласился сразу, не раздумывая, даже закон древний позабыл: когда ж еще случай выпадет с князем породниться?! Только сестра лицом темнела с каждым днем, пока ко мне не пришла своей тревогой поделиться: роду мы простого, не благородного да не богатого, а что если княжич потом этим попрекать меня станет? Надо бы приданное себе найти сказочное, чтоб осознал княжий сын, что не простую девку замуж берет, а Жар-Птицей отмеченную и одаренную!
Черную тропу мы нашли быстро, побежали затемно, пока не спохватились в отчем доме, сестра только и успела, что кинжал отца прихватить, любимый его, удачу приносящий.
– Не беги так быстро, – предупредила меня сестрица, – из сил рано выбьешься.
– Любовь мне силы придаст!
Казалось, тропа сама бежала навстречу, легко ложилась под ноги, словно вот-вот впереди разгорится мягкое сияние волшебного сада, где вечно царит день. Мне даже показалось, что я уже вижу далекий огонечек, хотела указать на него сестре, обернулась…
…и увидела ее с занесенным кинжалом. Ни вскрикнуть, ни заслониться не успела, как сталь мне в горло вонзилась, и горячая кровь рубаху пропитала. Сестрица сдернула с моей шеи камушек алый в серебристой оправе, подарок жениха моего любимого. Я дернулась и затихла, только кожа ощущала холодную землю, что грудь сдавила, только голос сестры, довольный и мрачный, сквозь смертельную пелену пробивался:
– Вот и спи спокойно, змея-разлучница, негоже младшим поперек старших замуж идти да женихов отбивать! Здесь тебя никто не отыщет, да и искать не будут, когда скажу, что ты из-под венца с бродягой-любовником сбежала! Княжич был моим, моим впредь и останется!
Она ушла назад по черной тропе к свету и жизни, а мне только и осталось, что оплакивать свою любовь, свою жизнь и перо Жар-Птицы.
Я помотала головой, избавляясь от остатков видения, стерла капающую из носа кровь. Судя по меловым лицам спутников, им пришлось не легче. Кажется, мы все пережили последние минуты бедной девушки.
– Что ж, – с трудом, преодолевая ком в горле, сказала я, вынимая из-за пазухи почерневшую цепочку с красным камнем. – Далеко ее сестра не ушла, тут же, на дороге и погибла. Надеюсь, хоть это ей послужит утешением.
Шаман, все еще сжимающий в руке костяную флейту, задумчиво кивнул.
– Да… она рада, что смогла поведать хоть кому-то свою историю. И все равно она оплакивает свою сестру, чистая душа. Просит, чтобы мы отыскали княжича и рассказали ему, что она до последнего вздоха его любила.
Я фыркнула.
– А эта душа может видеть, что от нее осталось? Не первый год в земле лежит! Где мы ее княжича отыщем? Он же сам давно погиб!
Волк прислушался к чему-то, затем снова поднес флейту к губам. Звук на этот раз вышел приятный и мелодичный, хоть и едва слышимый.
– Она верит, что любовь их была так сильна, что судьба рано или поздно снова сведет их души, и она сможет рассказать ему о несправедливости, которую учинила старшая сестра. Она просит забрать с собой флейту, чтобы она могла сама встретить душу княжича…
– Нет, – отрезал охотник. – Не стоит ничего брать с черной тропы!
– Почему?
Моему удивлению
– Черная тропа просто так ничего не подбрасывает, это ловушка!
– Или испытание, – мягко поправил его волк, не выпуская флейту из рук.
– Уж не в том ли заключается испытание, чтобы разгадать обман и не поддаться жалости? – прищурился охотник и поднялся.
Я печально посмотрела на хрупкий девичий скелет. Я не сомневалась в правдивости видения, я не сомневалась в коварстве старшей сестры, хоть и не понимала ее. Как можно предать, обмануть младшую, которую ты обязана защищать и беречь? Кем же нужно быть, чтобы ради выгодного замужества предать самое родное существо?
Я аккуратно застегнула цепочку на шее скелета, камень сразу же провалился между ребер в грудную клетку, повис ровно там, где должно быть сердце. Мне даже показалось, что красный огонек в глубине начал пульсировать в такт сердцебиению.
Это всего лишь игра света и тени на туманной дороге, убедила себя я.
– Мы заберем флейту, – решительно сказала я в спину охотнику и подала руку волку, помогая ему встать. – Может, души действительно найдут друг друга.
– Мне не нравится эта идея! – мрачно отрезал охотник, но спорить не стал. Понимал, что это бесполезно.
Впереди действительно угадывался блеклый огонек, вот только вряд ли это был сад Жар-Птицы: холодное мертвенное свечение больше походило на болотное пламя. Я поежилась, вспомнив другой лес со скелетами и красными цветами и бесконечное болото с черной вонючей водой.
Идти вперед не хотелось.
Теперь замыкал цепочку шаман, постоянно тихо наигрывающий на флейте. За ним с шелестом переплетались ветви деревьев, разрастался терновник. Музыка была совсем не слышна, и видения больше не накатывали: что бы ни хотела сообщить душа девушки, она говорила это только шаману.
– А есть ли у тропы вообще конец? – тихо спросила я, когда мы прошли мимо приметной сломанной ели в третий раз. Против воли в голову лез стон последнего выжившего путника, про дорогу и кольцо.
Не думай про это, велела я себе, не думай.
Но тропа тянулась вперед, огонек не приближался, а деревья почти перестали размахивать ветвями, уже не пытаясь хлестнуть нас по лицу.
Только и оставалось – идти вперед и думать.
Глава 20. Хрупкие елочные шарики
На черной тропе не было ни дня, ни ночи – только вечные сумерки, густые и холодные, как в самую промозглую и унылую осень. Я не могла даже примерно определить сколько мы шли: волк уверял, что не больше половины дня, охотник, вымотавшийся до предела, – что уже больше суток. Ему верилось больше: ноги гудели от монотонной ходьбы, желудок сводило от голода, а глаза слипались сами по себе, словно я не спала уже второй день. Усталость казалась материальной: ее прохладные костистые руки тяжело опускались на плечи, острые коготки покалывали виски и переносицу, а низкий голос шипел прямо в ухо: «спи, спи, спи…»