Иди через темный лес
Шрифт:
– Я готова.
Ко мне потянулась огненная девушка с моим лицом, тонкие пальцы поднялись к моей шее, но ямки между ключицами коснулся уже острый загнутый птичий коготь.
И пламя объяло весь мир.
Я была этим пламенем, я горела в нем, смотрела сквозь него, рассыпалась пеплом и восставала из пепла, каждой клеточкой, каждой мыслью проживая испепеляющую боль, выжигающую и очищающую.
Эта пытка длилась и длилась и длилась, вечность свернулась кольцом вокруг меня, закусила хвост и мудрыми, терпеливыми глазами змеи смотрела, как умирает
Ведь единственное пламя, способное очистить, – это пламя стыда.
Я лежала на земле, прижавшись щекой к мерзлой, покрытой иголочками инея траве. С трудом сфокусировав взгляд, я увидела над собой Жар-Птицу, потускневшую, как потухающее пламя.
Она просто перестала меня ослеплять.
Сумрак стал прозрачнее и светлее, словно близился рассвет, туман редел, легкой дымкой поднимался к небу. Я осторожно, с трудом поднялась, прислушиваясь к своему состоянию, чувствуя, что во мне изменилось что-то значимое, но так и не понимая, что. Словно, наконец, исчез болезненный надлом, о котором я узнала, только когда он исцелился.
Внутри меня словно включили свет, и я видела все темные уголки, в которых копились черные мысли, усталость и озлобленность, все свои темные, тайные даже для меня самой стороны.
– Это и есть – свет путеводный? – хрипло спросила я, сжимая и разжимая кулаки. Меня потряхивало. Перед глазами все двоилось, словно на мир бросили покрывало с рисунком и очертания не совпали. Я знала, что вижу лес и его тень – Ирий, руины прекрасного сада, но не могла понять, откуда во мне это знание.
Может, мысли Жар-Птицы все еще были продолжением моих мыслей.
А может, только ее мысли во мне и остались.
– Да, – прошелестела она, щуря глаза-бусинки. – Мое перо – глупость, для тех, кто остался в Нави, оно ничем не отличается от гусиного. Оно не осветит ни ночной лес, ни царство мертвых. Путеводный свет нельзя вложить в чужую грудь, как в сосуд. Его можно только разбудить.
Я медленно вдохнула холодный кисловатый воздух, понимая и принимая изменения в себе, свыкаясь с новой собой. Было волнительно и немного страшно.
– Где мои спутники? Если ты знаешь о каждом, кто ступил на черную тропу, то должна знать, что я пришла не одна.
– Спутники? – неуверенно повторила за мной Жар-Птица. – Ты пришла не одна, это верно. Молодой волк шел с тобой, и его судьба раздирала его изнутри. Он пришел ко мне и склонился предо мной, это верно.
– Когда это было? – взволнованно вскрикнула я. Я же понятия не имею, сколько времени я блуждала в тумане, перебирая свои воспоминания, сколько времени меня жгло пламя Жар-Птицы. Вдруг шаман решил, что я погибла?
– Когда? Возможно, то было давно. Возможно, скоро случится, – Жар-Птица обернулась ко мне, улыбнулась, и на этот раз ее улыбка на моем лице не выглядела чужеродной. – Здесь нет времени. Когда бы вы ни покинули
Я облегченно перевела дух, едва удержавшись от неуместного "слава богу".
– А третий, охотник?
– С тобой не было третьего, – терпеливо повторила Жар-Птица. – Больше никто не шел по твоим следам.
– Но... – я вцепилась в волосы, снова чувствуя, как уходит земля из-под ног. – Но он же всегда был с нами?..
Жар-Птица молчала.
Кто же шел позади меня по черной тропе, кто спорил с шаманом из-за костяной флейты? Кто спасал нас раньше, вел обходными путями, указывал тропы и давал подсказки? Исчез ли охотник только перед черной тропой или его вообще никогда не было?
Чёрт.
Это Ирий, сказала я себе. Здесь все – туманы, морок и сумрак, тени и обманы. Я и так уже слишком загостилась в погибшем саду Жар-Птицы, от которого остались только камни да пыль. Пора возвращаться.
Мне больше не нужны проводники – я сама знала путь, видела тонкую ниточку, тянущуюся из-под ног. Я видела, где туман колеблется, как оборванная паутина на ветру, где сумрак светлеет и расступается, а деревья теряют зыбкие очертания.
Уже готовясь шагнуть в лес, к вратам золотого царства, я оглянулась на Жар-Птицу, погруженную в одиночество, словно в сон.
– Если ты знаешь все пути, если твое пламя способно провести через земли мертвых, через их пещеры и реки, почему ты все еще здесь? Почему тебе самой не восстать из пепла?
С гулом и шипением пламя снова рассмеялось.
– Потому что извечно я была здесь и останусь здесь, в своем саду, что бы ни случилось с миром за его стенами.
– Даже если никогда больше никто не придет?
– Здесь нет времени, а значит, нет и "никогда".
Она запела мне в спину, когда очертания Ирия уже стали истончаться и исчезать, и никто не мог бы сказать, была ли та песня радостной или печальной.
Я шагала и шагала, пока тихая мелодия не превратилась из песни огненной птицы в прерывистый плач флейты. С замиранием сердца я прибавила шаг. Шаман! Жар-Птица не обманула, он рядом! Едва сдерживая глупую улыбку, я сорвалась на бег, желая заключить друга (брата!) в объятия.
Музыка не приближалась.
Я бежала до тех пор, пока в груди не закололо, а дыхание не начало вырываться из груди с хрипом. «Это лес», гулко стучало у меня в висках вместе с кровью, «это все лес, это его обман, я же слышу, я чувствую, мой волк рядом, и это его флейта плачет о загубленной любви».
Я уперлась кулаками в колени, пытаясь перевести дыхание. Тропа под ногами двоилась и петляла, но я различала тонкую поблескивающую нить, единственный верный путь среди паутины призрачных и ложных. Я чувствовала, что могу подцепить нить, уложить петлей, свить в узор и заставить привести меня куда угодно. И, покорная моей воле, нить затрепетала, как паутина в искусных лапах паука, и повлекла меня вперед – к дворцу Василисы, где ярко сияло солнце, цвели алые маки и золотые яблоки тянули ветви деревьев к земле.