Идолов не кантовать
Шрифт:
"Ого, — решил Потап, быстро сориентировавшись, — кажется, засада. Надо менять тактику".
— Гражданка, — произнес он канцелярским голосом, — вы нарушаете правила социалистического общежития. Попрошу не нарушать и выдать представителям власти гражданина, проживающего у вас без прописки.
Эфиоп привстал.
— Сядь, — сказала гражданка.
Гена покорно сел.
— Повторяю, —
— 3драсьте, какого еще общежития?
— Социалистического.
— Его давно отменили, социализм ваш. Разве не слыхали?
— Социализм отменили — общежития остались, — проговорил Потап, сохраняя хладнокровие. — Посторонних прошу очистить помещение.
— Это кто посторонний?
— Вот он! Где его паспорт? Какой он национальности?
— Не знаю, какой он там нaциональности, а только он супруг мой будущий. А вот вы кто такой?
— Я?! — угрожающе переспросил чекист и, достав из внутреннего кармана красное удостоверение, ледяным голосом сказал: — Я — представитель власти…
Нарушительница прыснула:
— Чем это вы там махаете? Смотрите, сильно не махайте, а то, если потеряете, — вас в библиотеку не пустят без билета.
Мамай остолбенел. Не в силах сказать что-либо умное, он только растерянно хлопал глазами.
— Я про вас все знаю, — хихикала Люда, мне Гена все рассказал.
Подмастерье глупо улыбнулся.
— Чего лыбишься, болван? — вскипел бригадир. — Я тут кривляюсь, как клоун, а ты!.. Смеяться вздумал?!
— Не бейте его! — вступилась нарушительница. — Он слабый.
— Знаю. Особенно на голову.
— Да вы садитесь, — пригласила хозяйка. — Бутерброд намазать?
— Намажьте, — согласился Потап, подсаживаясь к столу — Варенья — побольше, булки — поменьше. Я ограничиваю себя в мучном.
После сладкого Мамай заметно подобрел. На щеках его выступил румянец, лоб покрылся испариной.
— Ну, — произнес он умиротворенно, — как сказал однажды я, давайте расставим закорючки над "й". Вас, кажется, Людой зовут? Так вот, Людмила, у вас, должно быть, уже было время убедиться, что это за гусь. Жалкий тип, не говорите. Так что, раз уж я сюда зашел — я берусь избавить вас от его компании. Несите одежду. Я его сейчас заберу.
— Как это заберете? Он мне жениться обещал! У меня свидетели есть.
— Он всем так обещает. И тоже при свидетелях.
— Но как же так! Я его поила, кормила и…
— Все съеденное и выпитое он вам возместит в недельный срок. А вот насчет всего такого остального… — Потап строго посмотрел на сластолюбца, который тут же отвел кроличий взгляд от скалообразного бюста хозяйки. — Тут уж… что упало, то пропало, как говорится.
— Хорошенькое дело! Пропало!
— Хорошо, он перед вами извинится. Гена, извинись перед дамой немедленно.
— Не нужны мне его извинения. Пусть женится.
— Но, мадам, зачем он вам сдался? Да вы посмотрите на него! Он ведь потребитель! У него один секс на уме!
— Неправда. Вы про него плохо думаете. У него два секса на уме.
Эфиоп зарделся.
— Хорошо, пусть. Хотя лично я думаю, что вы преувеличиваете. Этот аферист и здесь ввел вас в заблуждение. Но даже если бы это было и так, вы считаете, что этого вполне достаточно, чтобы сыграть свадьбу?
— Он говорил, что любит.
— Врет.
— Он утверждал, что искал меня всю жизнь.
— Чушь.
— Клялся, что лучше меня никого не видел, — настаивала Люда, не веря, что счастье ускользает от нее.
— Господи, какая глупость.
Тамасген, не допущенный к диспуту, на котором решалась его участь, довольствовался ролью стороннего наблюдателя. Он нервно ерзал на стуле и метал в собеседников беспокойные взгляды.
Дама начала всхлипывать.
— Обещал… Обещал за границу увезти… В Германию…
— Куда? Да вы присмотритесь к нему повнимательнее. Он похож на немца? Да уж, — Потап саркастически ухмыльнулся, — истинный ариец! Как это я сразу не заметил!
"Сейчас будут слезы", — с тоской подумал чекист, всегда терявшийся при виде излишней сентиментальности.
Он угадал. Подбородок девицы мелко задрожал, губы искривились, веки покраснели и стали влажными.
— Обману-у-ул, — заревела несчастная.
— Ну, не стоит так огорчаться, — пытался успокоить ее Потап. — У меня есть один знакомый еврей. Он уезжает на историческую родину. Могу с ним поговорить… Он вас вывезет… Не кручиньтесь так…
Потап ждал. Он знал, что женские слезы просто так не проходят. Обычно они являются предвестником либо чрезмерной уступчивости, либо непреодолимого упрямства. Случилось последнее.
Люда перестала кручиниться, высморкалась в мужской носовой платок и спокойно сказала: