Идти туда, где ты
Шрифт:
Тот поднял голову.
– А тебя чего принесло в такую рань? – в качестве приветствия буркнул он Макарову.
– Алиса где? – вопросом на вопрос ответил Илья.
– В отпуске.
– В каком еще отпуске?
– В двухнедельном, - проворчал Петруня. – Торчи тут теперь.
– Черт! – выругался Макаров и растерянно посмотрел на машину сквозь стекло витрины. – И давно?
– С понедельника. Хорошо ей, небось.
– То есть ты ее с субботы не видел?
Петруня задумчиво почесал репу и протянул:
– Неее… В субботу ее Танька сменила. Наверное, с пятницы. Че ты докопался?
–
А теперь придется ехать к ней домой, во Всеволожск, а там наверняка ее мама – суббота, законный выходной. И даст ли еще поговорить…
«Да уж, наворотил ты, Макаров», - хмыкнул про себя Илья, попрощался с Петруней и побрел обратно на стоянку, к машине, понимая, что делать нечего – поедет. Как миленький поедет. Потому что там Алька. И неделя без нее – тот еще ад. А он больше не хочет этого ада.
До города домчался быстро. До ее дома – еще быстрее. Гнал, выжимая из машины все, что можно.
Когда взлетал по лестнице, в голове была пустота. Только на мгновение задержался между двумя пролетами. И мимолетно подумал, что не имеет представления, что говорить. Но и эту мысль запихнул поглубже.
А потом оказался перед дверью квартиры Куликовских. И, не давая себе времени засомневаться, нажал на звонок.
Дверь открылась не сразу. Медленно, скрипуче отдаваясь в колодце подъезда. На пороге возникла Любовь Михайловна, в темном платье, от чего лицо ее казалось совсем бледным пятном, на котором выделялись лишь болезненно опухшие, не видящие ничего вокруг глаза. Илья почувствовал странное желание отшатнуться от женщины и уйти, ничего не спрашивая. Оно было тем более несуразно, что голова срабатывала так ясно и четко, как не срабатывала давно. Макаров подался вперед и сказал:
– Доброе утро, Любовь Михайловна. А Алису можно?
С заметным усилием она попыталась сосредоточиться на его лице. И когда поняла, кто перед ней, громко вскрикнула. Прижав ко рту платок, оперлась на дверной косяк и не сводила с него пристального взгляда.
– Ты? – выдохнула она исступленно.
– Я, Любовь Михайловна, - побелевшими губами проговорил Макаров, продолжая бороться с желанием немедленно уйти. Потому что уже сейчас чувствовал – остались секунды до чего-то страшного, что неминуемо обрушится на него. Но вместо этого он продолжил настойчиво и спокойно говорить: - Я знаю, я виноват, но мне очень нужно видеть Алису. Пожалуйста, я вас прошу… Мы должны поговорить.
– Ты виноват? Ты виноват! – мрачно протянула она в ответ. – Потому что ты здесь! А ее нет! Никогда больше не будет! Почему ты здесь, когда должен быть там? – истерично вскрикнула она и разрыдалась. – Девочка моя!
Илью шугануло в сторону, но теперь уже уйти не мог. Его словно бы пригвоздило к этой площадке перед квартирой, где жили Алька и ее мама.
– Где Алиса? – хрипло спросил он.
– Там, куда поехала с тобой, - вдруг перестала всхлипывать Любовь Михайловна. Голос ее стал глухим и потусторонним, как и взгляд. – Только не вернется больше. Никогда не вернется.
Она развернулась и побрела в квартиру, громко шаркая тапочками по линолеуму.
Илья ломанулся
– Где Алиса? – тяжелым голосом повторил он.
– Нет Алиски, - сказала Куликовская. Она сидела в кресле и медленно раскачивалась вперед-назад. Такими же раскачивающимися получались ее слова. – Они сказали, бензовоз врезался. Большой… в автобус… Сказали, взрыв был… пожар потом. Алискин рюкзак под сиденьем валялся. А она… она… сказали, обгорела сильно. Привезут, ее потом привезут. Девочку мою привезут. Сказали, смотреть надо. А как смотреть? На что?! А они говорят – надо.
– Кто они? – пролепетал Илья, почти ничего не понимая, но странным образом понимая главное. Только цеплялся за детали, будто те могли что-то изменить. – Какой автобус? Куда она ехала? Любовь Михайловна!
– А это ты мне скажи, куда она ехала! – закричала женщина, уставившись на Илью. – Она говорила, ты ее одну не отпускаешь. Говорила, вы вместе едете. Потому что ты взрослый, ты ответственный! Я виновата, я, - она отвернулась и снова стала раскачиваться. – Не надо было ее к тебе отпускать. Знала же, видела… А она все твердила свое. Он хороший, мама… Он хороший…
– Хороший? – Илья медленно поднял руку ко лбу, чувствуя, что внутри, в самой черепушке, все горит. И как выбить это пламя, не представлял. Несколько раз стукнул по голове, но не помогало. Медленно подошел к старому серванту у стены. Оттуда на него смотрела Алька – со множества фотографий. С самого детства. На руках у родителей, с букетом цветов и портфелем, в форме стюардессы с огромными бантами – так раньше фотографировали в первом классе, где-то на море – на катамаране, постарше – за городом в смешной панамке и шортах. И везде она смеялась. Везде – смеялась ему. Потом он замер в ужасе. Одна из фотографий была свежей, новой, из последних. Из тех, что он делал на Диво Острове. С большим облаком сладкой ваты. И в эту секунду будто почувствовал эту вату у себя во рту.
Снова посмотрел на Куликовскую и тихо спросил:
– Когда это случилось?
– В среду. Утром.
Его накрыла слабость. Сначала в ногах, потом – во всем теле, и он едва не осел на пол – бог знает каким чудом остался стоять. Повторил про себя: «В среду утром». И посчиталось само собой – ее не было уже три дня. Он перемалывал все в себе. Ненавидел ее. Обвинял. Прощал. Надеялся. Строил планы. А ее не было уже три дня. И все это оказалось никому не нужным. Даже его любовь – никому не нужна.
Он все-таки нашел в себе силы поднять глаза и снова заговорить:
– Можно я помогу вам… хоть чем-то?
– Ты сможешь ее вернуть?
– Нет, - прохрипел Илья.
И медленно, шатающейся походкой, не помня себя, пошел к выходу.
У двери снова остановился. Посмотрел на женщину, сидевшую в кресле. И никак не мог понять, как так вышло, что он, и правда, не может вернуть Альку. Ведь последние часы жил мыслью, что она снова будет с ним.
Выскочил на лестницу. И, ничего вокруг не видя, бросился вниз. Будто бы бежал от собственного ужаса.