Иду к людям (Большая перемена)

Садовников Георгий Михайлович

Теоретически совет был превосходным, а практически? Я так и спросил:

— И как это сделать практически?

Советчик смутился, беспомощно развёл руками:

— Попробуйте поговорить с Ивановым из БРИЗа. Меня он и слушать не станет. Я пробовал, не вышло. А вы — учитель!

— А что такое БРИЗ? Есть такой ветер. Днём дует с моря, ночью — наоборот.

— У нас это заводское бюро изобретений. И дует всё время в одну сторону. К себе!

Инженер Иванов руководил БРИЗом. У него был вид истинного изобретателя — в глазах, непременно тёмных, горячечный блеск,

в густой чёрной шевелюре первая благородная седина. Он грозно нахмурил густые брови и хлопнул жёсткой ладонью по столу.

— Не верю! Да чтобы такой серьёзный парень да валял дурака!

Но перед ним сидел классный руководитель, и это было неопровержимой уликой — серьёзный парень Федоскин действительно валяет дурака, не ходит в школу.

— Безобразие! Я сейчас при вас сделаю из него бефстроганов…

Он стремительно потянулся к телефону.

— Ругать бесполезно, — придержал я порыв инженера. — Он — человек упёртый. Его нужно к этому подвести, выражаясь фигурально, ткнуть носом в учёбу.

Я передал разговор с соседом Федоскина.

— Всё верно. Мы и впрямь вроде Ванькиной обслуги. Он приносит, мы рассчитываем, доводим его идею до ума, — подтвердил Иванов. — Дело-то общее, заводское.

— А почему бы теперь его обслуге не заартачиться да не объявить забастовку? Он к вам с очередным «рац», а вы ему: «Федоскин, сколько можно? Поди рассчитай сам. Кончилась твоя малина!» — подсунул я руководителю БРИЗа своё собственное «рац».

— На что вы нас толкаете? — снова нахмурился инженер. — Вы же, извините, педагог! К нам является рабочий, он принёс своё ценное предложение, а мы ему: «Иди, иди со своей идеей в сортир!» Так, что ли?

— Так, но не сразу. Вы принимаете его предложение и делаете с мим всё, что положено. Однако втайне от Федоскина, за кулисой, а ему: «Извини, не доходят руки». Или что-нибудь иное, более убедительное, вам видней.

— Можно попытаться, — задумчиво пробормотал Иванов. — Кстати, он недавно подкинул нам очередное «рац». Я бы сказал, полезная идея. Для механического цеха. И ещё одно кстати — цех не его. Вы, наверно, чертовски везучи! Не угадал? Ничего, когда-нибудь повезёт и вам. Так вот, в механическом мы его предложение, конечно, внедрим, а бумаги ему назад, в руки. Мол, расчёты не подтверждают, идея построена из песка. А людей из механического попросим сохранить в тайне, до поры до времени. Пусть он попотеет сам.

— Он может и не потеть. Порвёт и выбросит в мусор, — возразил я на всякий случай.

Иванов удовлетворённо потёр руки — он уже вошёл в азарт.

— Вы с ним ещё не воевали по-настоящему. Ваш сегодняшний спор — всего лишь лёгкий трёп. Из нас он сделает кашу. Если через неделю вам кто-то скажет: Иванова вышвырнули в окно, — знайте, его работа.

И всё же по дороге к заводской проходной я начал терять уверенность в надёжности нашего плана. Она сыпалась будто из дырявого кармана и незримо падала на асфальт. Я повернул назад и снова предстал перед Федоскиным.

— Что ещё? — спросил он равнодушно, не отрывая глаз от своего станка.

— Хочу кое-что уяснить. Итак, вы подбрасываете

Иванову своё очередное рац. И его судьба уже от вас не зависит. Так? Теперь оно в руках у чужого дяди. Он даст ему жизнь или отвергнет: мол, эту идею нельзя реализовать потому-то и тому-то. Скажите, такое уже случалось? Или это моё дилетантское предположение? Только честно.

— Конечно, случалось. Я же не Господь Бог.

— Вот то-то! И вы проглотили и утёрлись! А почему? Да потому! У вас не было возможности проверить, прав этот дядя или не так посчитал, ошибся. Темь вы пещерная, Федоскин. И так будет всю жизнь. Пока, Архимед!

— Пацан! Ты чего? — уловил я затылком всполошённый голос своего ученика. А может, в нечто похожее сложились цеховые шумы?

На другой день Федоскин появился в учительской и проследовал прямиком к столу завуча, она ещё ко всему была и учителем физики. Мне он только рассеянно кивнул, будто давно знакомому, но не очень интересному человеку.

— Зоя Михайловна, скажите, как вычислять магнитное поле? Дайте мне формулу!

Зря я не предупредил завуча. Однако та не подвела, всё поняла с первого слова.

— Экий ты, Ваня, прыткий! Ишь, разогнался! По-твоему, взял где-то формулу и пошло? Не зная сути? А что такое магнетизм? Его природа? Законы поля? Нет, Федоскин, так не бывает. Формула — не обувь, сунул ноги в туфли и можно в дорогу. Сначала следует постичь, что из чего вытекает. Думаешь, люди придумали школы и различные институты для смеха? Ну, дорогуша, пошевели мозгами, они у тебя есть.

Меня так и подмывало показать Федоскину язык, но я удержался от соблазна.

— Ладно, — Федоскин извлёк из кармана мятую кепку, потряс ею над головой, точно поднял знамя. — Ладно. Как-нибудь обойдёмся без ваших школ и академий. Уж как-нибудь сообразим своей башкой.

Он снова пронёсся мимо меня, на этот раз даже не удостоив взглядом.

В первые дни я возвращался домой смертельно усталым. С утра бегал по предприятиям и стройкам — гонялся за нерадивыми учениками, дезертировавшими из школы, — вечером, на уроках, тратил остатки сил на поединки с ловцами двоек. Однажды, в одну из таких ночей, меня дождалась, пожертвовала сном, торжественная баба Маня и выложила передо мной известие, будто одарила праздничным тортом: мол, ко мне вновь наведывалась «твоя Линка», — я не сразу усёк его важнейший смысл. В этом доме ещё за час до моего плачевного появления находилась Лина — весь вечер просидела в моей комнате и потом ушла. Куда? Наверно, восвояси.

— Вот как, — только и пробормотал я, на большее не хватило энергии.

— Неужто поругались? — заволновалась хозяйка.

Глаза её загорелись в предвкушении истории, густо обмазанной клубникой. Но я уже добрался до кровати. У меня было одно желание — свалиться и заснуть. Что я и сделал. Бабка стянула с меня туфли. Сквозь сон я слышал её слова:

— Милые ругаются, стало быть, к свадьбе.

Но к нам это не подходит. Впрочем, всё это, вероятно, было уже во сне.

Вскоре позвонил Иванов.