Иду на «ты»
Шрифт:
– Не нравится мне все это! – мрачно заметил Садко, оставляя в покое бороду и тихонько двигаясь к валявшемуся неподалеку топору.
Скуратов упер железный конец посоха в прочную новгородскую сталь и глухо сказал:
– Не балуй, купчина! Огрею – пожалеешь!
– Гравировку не поцарапай,– хмуро процедил сквозь зубы Садко,– не расплатишься.
К Малюте подошел Батыр. Он благоразумно остановился от Скуратова на расстоянии, намного превышающем длину посоха, и, безошибочно определив в Малюте старшего группы, коротко отрапортовал:
–
Скуратов недоуменно почесал посохом затылок и, покосившись на догорающие руины, чуть сбавил обороты:
– А это зачем?
– Во избежание недоразумений останки противника преданы кремации. Все следы нашего пребывания в данной реальности уничтожены, чтобы избежать пространственно-временных коллизий. Командир группы – старший батыр Батырбеков.
– Подтверждаете? – спросил Малюта у Кузнецова.
– Да, подтверждаю,– коротко ответил Кузнецов, прекращая разминать голень, на которой ремнями был закреплен подводный нож.– Уничтожено все. Что надо уничтожено и что не надо.
– Отбой, ребята! – зычно крикнул Малюта, обнимая бека, на глазах которого внезапно выступили слезы.– Ложная тревога!
– А я что говорил,– орал так и не обнаживший меча Муромец, поставив крынку на песок и дружески тиская Кузнецова, у которого тотчас перехватило дух.– Кому поверили? Баранову поверили!
– Прости, друже.– Малюта чуть отступил от бека и отвесил ему земной поклон.– Поклеп, сам вижу. Заммордух доносами Владимирова извел. Дескать, на связь не выходите, картинки пакостные разглядываете, брагу местную пьете, взятки выпрашиваете. Эх, люди-людишки! Не переживай, я с ним еще разберусь за донос облыжный.
– Связь-блюдце не работало,– виновато пробормотал под нос Батыр,– да и сгорело оно вообще-то.
– Что значит – сгорело? Я требую служебного расследования,– занервничал Хохел, перекладывая громоздкую пищаль с плеча на плечо.
– Будет тебе служебное расследование. С завтрашнего дня начнем инвентаризацию вверенного тебе имущества. Под моим личным контролем.– Вновь ставший самим собой Малюта сухо цедил слова сквозь зубы, внимательно разглядывая Хохела так, словно видел в первый раз. – По коням! – скомандовал наконец он, отпуская взглядом бледного как смерть Хохела.– Что-то тут паленым пахнет. Все на карусель! Не задерживаться!
– Подождите,– заволновался Задов, все это время продолжавший машинально отжимать плавки.– Нельзя мне по коням. Сейчас ко мне должны приехать. Очень важная встреча. Мне надо расписаться.
К голому Задову тихо подошел Дуров. Бросив на песок именной ППШ, он указательным пальцем приспустил пенсне на нос и, развернув Леву лицом к солнцу, внимательно оглядел его зрачки. Потом ласково приобнял товарища за плечи и начал нежно уговаривать:
– Голубчик, а вам ведь отдохнуть надо. Столько
Лева упирался, мотал головой и вяло отмахивался плавками. При всем уважении к Дурову ни домой, ни куда-нибудь еще идти он не хотел. На помощь дрессировщику подоспел Илья. Подхватив несчастного Леву под руки, они довольно легко дотащили его до карусели, оставив, правда, при этом за собой две глубокие борозды – идти сам Задов отказывался.
– Ничего! На рыбалку ножками сходишь. Как все! Топ-топ,– сказал вслед довольный Садко.
– Вы о чем, коллега? – спросил Садко интеллигентный Нестеров, подбирая с песка ППШ Дурова.
– Это так,– смутился Садко,– не обращай внимания. Посттравматический бред.
– Понятно,– улыбнулся Нестеров, передергивая затвор, и, дико хохотнув, выпустил от бедра длинную очередь по пепелищу.– Хорошо-то как! – Психологическая травма, полученная при таране австрийского аэроплана, иногда давала о себе знать.
Вокруг и впрямь была благодать. Фонтанчики пепла, выбитые пулями Нестерова, разбрасывали по сторонам веселые брызги. Пожарище еще тлело, но едкий запах жженого пластика ветерок уносил в сторону океана. Туда же опускалось солнце. В видневшемся поодаль институте ревел сигнал пожарной тревоги. В дюнах стрекотали местные кузнечики, а обожравшиеся осьминожиной чайки, сыто курлыкая, улетели красить пометом ближайший авианосец.
– Давай на карусель,– поторопил Нестерова Малюта. Доверяя своему нюху, он по-прежнему все еще ждал неприятностей.– На полигоне не настрелялся?
– Уже уходим? – грустно оглядывал окрестности Сусанин, обиженно опуская вилы, на рукоятке которых темнели восемьдесят четыре насечки. Судя по всему, он рвался в бой.
Погрузка на карусель заканчивалась. Задова, как тот ни сопротивлялся, усадили в расписные сани между Ильей и Дуровым. Дрессировщик продолжал шептать ему на ухо что-то ласковое, только что не кормил с руки сахаром.
Все окончательно расселись, Малюта облегченно вздохнул, а карусель начала свой пока еще неторопливый бег, как вдруг издалека послышался гул моторов. Судя по звуку, к бывшему лагерю подводных охотников, от которого осталось едва дымящееся пепелище, двигались по меньшей мере две машины с мощными двигателями.
Задов глухо зарычал и сделал последнюю попытку вырваться из дружеских объятий. Он даже попытался укусить Муромца за бронированное плечо. Зубы скользнули по чугунному наплечнику, и Задов больно прикусил собственную губу.
Хохел, торопливо усевшийся на ракету с надписью «На Луну!», спросил что-то насчет психиатрической помощи Леве. Муромец в ответ спросил что-то насчет того, чтобы заткнуться. Над калифорнийским побережьем зазвучала знакомая до слез песенка: «Друг в беде не бросит, лишнего не спросит…» Карусель исчезла.