Иду на вы!
Шрифт:
Вой и причитания надвигались на застывшие в оцепенении ряды повстанцев.
Взлетали плети и опускались на плечи женщин.
Надвинув на глаза шеломы и прикрывшись круглыми щитами, пригнувшись в седлах к лошадиным гривам, опустив руки с саблями и копьями, сдерживая храпящих от возбуждения лошадей, выглядывая поверх их голов, надвигались вслед за ними печенеги и карабулгары.
И повстанцы дрогнули.
Без команды, почти одновременно, едва живой щит приблизился к заостренным кольям, первые ряды пали на колени и бросили на землю оружие. За ними пало на колени и все аланское войско.
И тут случилось неожиданное: конные отряды алан, всю ночь отбивавшиеся от дейлемитов
И началась сеча зла и жестока.
И падал на землю молодой алан, пораженный копьем, а рядом с ним захлебывался кровью печенег с разорванным горлом, и в последнем смертном усилии прижимала к груди холодеющими руками свое дитя молодая аланка.
И нападающие начали пятиться под яростным напором повстанцев. Даже молодые воины алан, впервые участвующие в сражении, не уступали ветеранам. Они проскальзывали под брюхо лошадей, кинжалами вспарывали им животы, затем добивали падающих всадников. И часто обезумевшие от боли лошади поворачивали назад, ломая ряды, вставали на дыбы, молотя передними копытами людей и лошадей. Все перепуталось, смешалось и медленно катилось вниз в густой пыли, с криками, воплями, хрипами, лязгом сабель и мечей.
– Они дерутся, как львы, мой господин! Они не думают о смерти! – воскликнул начальник правого крыла ибн Иегуда, князь иудейский, подскакав к шатру каганбека.
– Что же твои воины?
– За деньги так не дерутся, мой господин! Пора вводить гвардию!
– Рано, – мрачно бросил каганбек. – Медленно отходи назад, пусть бунтовщики обнажат свои фланги и хорошенько увязнут в нашем войске. Чем больше погибнет тех и других, тем меньше придется платить. Продержись еще немного.
Солнце не успело пройти по небосводу и десятой части положенного пути, как примчался в разодранном воеводском плаще ибн Манасия, начальник левого крыла.
– Еще немного, и мы побежим, мой господин! – вскричал он, соскочив с покрытого пеной коня. – Гвардию! Гвардию, мой господин, иначе будет поздно!
– Да, пожалуй, ты прав, – кивнул головой каганбек и поднял руку. Тотчас же к нему подъехал старший сын, Вениамин.
– Передай аль Машиду мое повеление: пусть выступает, – приказал каганбек.
Вениамин с места пустил коня в намет, за ним его свита. Он пересек лагерь и несколько минут скакал по ровной степи, пока не выскочил на гребень, за которым простиралась широкая лощина. Там, внизу, густо стояли, отделенные друг от друга небольшими промежутками, тысячные отряды хорезмийской гвардии, сияя доспехами и наконечниками копий.
– Смерть врагам каганбека! – вскричал Вениамин и показал рукой, сжимающей витую плеть, себе за спину.
И тотчас же пришли в движение сомкнутые тысячи, дрогнула земля и загудела под копытами коней; одна за другой выплескивались из лощины, как варево из кипящего казана, конные сотни, все убыстряя и убыстряя свой бег, на ходу выстраиваясь в широкую линию.
– Алла-ааа! – взлетел над полем битвы крик, вырвавшийся одновременно из тысяч глоток, похожий на рев несущегося по ущелью потока из камней и грязи.
– А-ааа! – с ужасом откликнулись холмы и горы.
Хорезмийцы ударили правым своим крылом в спину конным отрядам алан, атакующих с фланга, большая часть, загибая фронт, вымахала на холмы и, топча убитых и раненых,
Началась рубка.
Глава 11
Солнце едва перевалило за полдень, а битва уже закончилась. К концу дня перед шатрами победителей стояла на коленях с обнаженными головами ничтожная часть оставшегося в живых войска алан. Князья аланских племен и старейшины стояли чуть впереди рядовых воинов. В стороне грудились десятка два священников и монахов в черных клобуках. Вокруг теснилась хорезмийская гвардия, гортанно переговариваясь, скалясь белозубыми улыбками.
Напротив белого шатра высокий помост, накрытый персидскими коврами. Сам каганбек Хазарский сидит посредине на золоченом стуле; волосы его распущены, поверх них золотой венец с драгоценными каменьями; лицо обрамлено аккуратно подстриженной бородкой, тонкая нить усов очерчивает надменно поджатые губы; взгляд черных глаз неподвижен, руки лежат на коленях, на пальцах вспыхивают разноцветными огнями многочисленные перстни.
За спиной каганбека рослая стража с обнаженными саблями, по бокам сыновья с золотыми венцами на головах, но поскромнее. Радостный рокот и гул разносятся окрест, издаваемые победившим войском.
С холма хорошо видно поле битвы, усеянное телами павших воинов, стоящих, понуро опустив головы или бродящих по полю лошадей, потерявших всадников. Видно рыщущие по полю отдельные небольшие отряды хорезмийцев, печенегов и карабулгар. С неба доносится клекот стервятников, тучи воронья перелетают с одного места на другое, стаи шакалов рыщут окрест, не решаясь начать пиршество, дожидаясь ночи.
Сердце каганбека Иосифа блаженствует при виде этого поля. Его предки могут гордиться своим потомком: он не проиграл еще ни одной битвы, и каждая из них вселяла в него уверенность, что и грядущие битвы закончатся победой его войска. И главная битва произойдет в следующем году, когда он приведет свои войска под стены столицы Руси Киева. Что с того, что Святослав разбил печенегов? Дикие не имеют понятия о правильном построении войска, они наваливаются на врагов беспорядочными толпами, и не удивительно, что русы, воспринявшие военное искусство в западных землях, одержали над ними верх. Но князь Святослав не может знать всего: он молод, самонадеян, он просто глуп, чтобы тягаться с ним, каганбеком Иосифом, впитавшим в себя мудрость своих великих предков.
Завыли трубы – и все стихло и замерло в почтительном ожидании.
На верхнюю ступеньку помоста поднялся глашатай в коричневом халате и, поворачиваясь то в одну, то в другую сторону, принялся выкрикивать нараспев на аланском языке:
– Великий каганбек, – да продлит Всевышний его драгоценные годы! – сердце которого преисполнено гнева на ваш неблагодарный народ, готов и в этот раз простить своих рабов и не разорять ваши города и селения. Но при одном условии: вы, князья и старшина аланская, как и весь ваш народ, заблудший аки стадо скотов среди густого леса, должны отречься от мерзкой веры христианской, которую вы приняли от презренных ромеев, вернуться к вере своих отцов и впредь выступать со своим войском туда, куда укажет вам наш высокородный повелитель, – да укрепится его власть и воля на все стороны света! В случае же, если вы откажетесь исполнить эти условия, ваши города и селения будут разграблены и сожжены, дети, юноши и юные девы, не знавшие мужей, уведены в рабство, остальные преданы смерти. Запустение придет в ваши селения и города, и следа вашего не останется на этой земле. Решайте! В вашем распоряжении время, отпущенное этими песочными часами. – И глашатай перевернул стеклянные колбы – песок из верхней посыпался в нижнюю.