Иду на вы
Шрифт:
– Глаза мои зрят перед собою Асмульда,-рассмеялся Ульф.-Но уши слышат Спегги.
– У нас были одни наставники,-встрял подошедший тихонько горбун.-Многие лета и многие битвы.
Свенальдович закатил очи.
– Неужто и я стану таким же унылым?
– Станешь,-подтвердил Спегги.-Коли доживёшь.
– О, похоже Асмульд не даст мне сгинуть, даже ежели сам захочу!
Ульф протянул руку княжему дядьке.
– Теперь и я считаю себя в долгу перед тобою. Признаёшь ли мой долг?
– Добро.
Осмуд пожал запачканную кровью ладонь воеводина сына. Зря только
* * *
Кабана примотали за ноги к двум срубленным жердям. Нести тяжёлую добычу решили вчетвером: двое лучников да Хёльми с Урхо.
Из двух других жердин, расперев их перекладинами, смастерили наскоро волокушу, на какую и уложили тело Свейна. Её вызвались тянуть Осмуд со Спегги.
Ульф, хоть и не сильно, а всё же прихрамывал. Памятуя о древлянах, его, да спущенных с привязи псов отрядили налегке ступать чуть впереди в дозоре.
Осмуд накинув на плечи привязанный к жердям ремень глянул на Спегги и негромко, чтобы ему только слышно было спросил:
– Ты давеча про Свейна сказывал?
Горбун смолчал.
– Ладно,-не стал допытываться гридень.- И без того ясно. Иное меня тревожит. Ответь, коли можешь, Ольга была ли с воеводою в сговоре?
Спегги не сразу, но всё-таки ответил:
– Княгиня послала тебя по наущению ярла, однако о замыслах его не ведала. Свенальд сказал, будто охотою желает примирить тебя с сыном. Видишь, по его словам вышло.
Осмуд ухмыльнулся.
– Дивное вы племя, нурманы. Все рогатиной колют да рубят, вы же её метаете, будто сулицу. Уж не в обычае ли у вас колоть сулицей? Или стрелою?..
– К чему это ты?
– А, к тому, что прав Урхо. Не достать было стрелой из лесу, да и не увидать оттуда Свейна. Кусты не дают. Не под силу такое человеку.
Спегги пожал бы плечами, да мешал ремень.
– Что не под силу человеку, то не трудно Богам. Видать, Они тебя ныне уберегли, чтобы ты Ульфа от гибели спас. Так или иначе, а замирившись с сыном, отца тебе боле остерегаться нет нужды. Не забудь же, как выдастся случай, отблагодарить Богов.
– Ну, Богов, так Богов...- согласился Осмуд.
– Давай-ка поднажмём. Отстали мы с тобою, а древляне по этим лесам и впрямь бродят.
ГЛАВА VII
Живко отпустил оттянутую ветку, и тут же, взмахнув босыми ногами, сам поворотился, усевшись на лошади задом наперёд. Серая кобылка только фыркнула, ступая шагом, как ни в чём не бывало. Даром, что молодая да резвая, а свыклась уже со своим беспокойным седоком.
В седле этак проворно поворотиться, пожалуй, не вышло бы, но княжее посольство ехало охлюпком, лишь зауздав лошадей, да обременив спины их перемётными сумами. Седло кстати, ежели коня вскачь пускаешь. Рубиться, либо рогатиною ворога колоть тоже из седла сподручней. Зато дальнею дорогой да по диким краям с осёдланными конями на всякой ночёвке одна морока. К тому же, треть пути пролегала неезжеными лесами, где не больно-то поскачешь. Ну, а ратиться княжие послы и вовсе ни с кем не чаяли. Потому,
Ильфат, правда, ещё арканом - петлёю, плетёной из конского волоса - обернулся вместо пояса, да саблю свою в богатых ножнах прихватил. Замотанную в холстину пристроил её за спиной вместе с луком. Не для сечи брал, а чтобы безоружным перед ханом представ, князя не осрамить. Для того и нарядную на себя одёжку, до срока припрятанную меж княжих даров, вёз. В дорогу же оделся в льняные рубаху да порты - мельком увидав, от охотника-древлянина и не отличишь. Зато, уж как разглядишь, так не обознаешься - степняк.
Случается, двое хазар меж собою схожи как заяц с лосем - тем только, что в одном лесу обитают. В каганате от многих языков люд живёт: и чернявые есть, и рыжие, и русые. Аланы да булгары, греки да арапы. И поляне среди них - не диво, да и прочие сварожичи. Всякие есть, но всех более степняков.
Эти тоже промеж себя разнятся. Далеко на Восход раскинулось бескрайнее Дикое Поле и сколь племён, уже забытых, оно породило, сколь породит ещё впредь, великих да малых, никому не ведомо. Какие-то из них может сродни булгарам, либо уграм, но иные от них отличны и обликом и обычаем. Ильфат был из таких.
Уже дед его родился в Хазарии. Отец принял магометанскую веру, однако откуда пришли пращуры Ильфат не ведал. А может, и не приходили они вовсе, но от века жили на берегах Великого Итиля.
Лик у хазарина, словно неумело рубленный топором, был плоским и скуластым. Волосы, что вороново крыло, бородёнка жидкая да куцая, очей же за пухлыми веждами почти и не видать. Не очи, а две щели ножом прорезанные.
Не первое лето знал Живко Ильфата, но ни единого раза не мог припомнить, чтобы тот менялся ликом хоть осерчав, хоть радуясь. Даже когда в голос смеялся, а всё одно, с виду будто личину деревянную на себя нацепил.
Вот и теперь, отпущенная ветка, распрямясь, хлестнула бы Ильфата в чело, однако тот успел увернуться, даже не покачнувшись, а лишь едва склонив на бок голову. Зыркнул на Живко да погрозил скрученной кольцом плетью:
– Не балуй, шайтан! От перетяну ж я тебя по хребту!
Вроде и выбранился хазарин, но ежели б кто со стороны его увидал, да уши мхом заткнув, чтобы слов не слыхать, так нипочём бы и не догадался.
Впрочем, ныне Ильфат бранился без злобы. Живко, о том ведая, и бровью не повёл. Ехал себе по-скоморошьи, гузном вперёд, и уперевшись локтями в круп кобылки, да положив подбородок на кулаки, задумчиво поглядывал на своего попутчика.
Ещё в Искоростени, середь людей Годима, бахвалился Ильфат, что умеет на скаку от стрел уклоняться, да при том и сам в ворога стреляя. Увернуться от стрелы - не диво. Этак мальцы забавляются, друг в дружку прутиками целя. В дружине вои могут враз от трёх-четырёх стрел уберечься, две-три на щит поймав, а одну мечом отбив. Но, то - пешими. А, на скаку-то поди-ка попробуй! Стрела коню навстречу вдвое быстрей летит. Тут и от одной не увернуться, а уж ежели ворог роем стрелы пустил - хоронись за щитом, да на бронь уповай. Потому, посмеялись годимовы над хазарином - будет, дескать, брехать-то.