Иду на Вы
Шрифт:
О чем он мог спросить и что, интересно, могла ответить ему мать, если даже он сам, их князь, не знал, какая судьба ждет их даже в самое близкое время?..
Наконец переяславльская земля закончилась и началась киевская – пошли владения великого князя.
Видно было по всему, что в этот год половец успел похозяйничать и тут.
Увидев на краю поля грузившего сеном повозку смерда, могучего, едва ли не как его Ставр, Мономах опять приказал остановиться и, осматриваясь хозяйским взглядом по сторонам,
Игумен с Ратибором, тоже решив размять ноги, направились следом.
И хоть Ставр Гордятич на коне успел обогнать князя, чтобы грозно предупредить смерда, чтобы тот ведал, с кем ему предстоит беседовать, тот степенно отложил огромные деревянные вилы, стянул с головы треух и, словно не замечая боярина, сам сделал несколько шагов навстречу Мономаху и земно поклонился ему.
– Будь здрав и счастлив на долгие годы, князь Владимир Всеволодович!
– Будь здрав и ты! – отозвался Мономах. – Великого князя смерд?
– Да, княже, Святополка Изяславича!
– Ну, и как живешь? – даже не спрашивая имени, задал вопрос князь, в намерении, получив давно известный ответ, сразу же пойти обратно, как вдруг услышал неожиданное:
– А хорошо, княже!
– Что? – приостановился Мономах. – У вас что – давно половцев не было?
– Почему? Были!
– И не голодаешь?
– Как это не голодать, все голодают. А я чем лучше?
– А что ж тогда в твоей жизни хорошего?
– Все очень просто, княже! – пожал плечами смерд и принялся объяснять. – Что плохо было, так то уж прошло, слава Богу, хоть жив остался! Что будет, то, может, еще хуже будет и живым не буду. Так что, по всему выходит, что живется мне сейчас – хорошо!
– Да ты, я погляжу, – философ! – усмехнувшись, покачал головой Мономах.
– Уж каков есть! – не зная, похвалил ли его или, наоборот, ругает таким словом князь, неопределенно ответил крестьянин.
– Каков ни есть, а такого первый раз за последнее время встречаю. Как хоть звать-то тебя?
– Очень просто – Сувор!
– А во Святом Крещении? – строго уточнил игумен.
– А – Никола!
– Видишь, Николай, в честь самого Чудотворца! А ты, прости Господи, все за языческое имя цепляешься! Да уж христианин ли ты или Перуну до сих пор в дубовых лесах поклоняешься?
Смерд, не переча, хотя лучшим ответом был большой темный крест на его широкой груди, в ответ лишь поклонился игумену, и это тоже не осталось незамеченным Мономахом.
– А скажи мне, Сувор… гм-мм… Николай, – поправился он под недовольным взглядом игумена и кивнул на робко подошедших к скирде и упавших на колени в ответ смердов. – И все ли у вас да всегда ль хорошо так живут?
– Да нет, Владимир свет Всеволодович! Не все и не всегда! Когда, не в обиду тебе будет сказано, вы, князья, столы между собой делить начинаете,
– Но-но, ты как с князем разговариваешь? – возмутился Ставр Гордятич, но Мономах жестом велел ему замолчать и вновь с интересом посмотрел на смерда – продолжай!
А тот и не думал останавливаться:
– Все мы под Богом ходим! – ответил он боярину и уже снова Мономаху продолжил: – Чужой князь верх возьмет – беда. Весь разорит, женку с детьми в рабство угонит. А его поддержишь, так свой князь не пожалеет.
– Смело говоришь! – покачал головой Мономах и выжидательно взглянул на смерда.
Но у того и на это нашлось достойное слово.
– По закону живу, по совести и отвечаю!
– Хорошо сказал!
– Потому хорошо и живу! Так что прости, если что не так, и спаси тебя, Господи, княже!
– За что благодаришь-то?
– А вот, выслушал!
– Толку-то!
– Не скажи. Все теплей на душе стало. Иной князь, тот же Святополк Изяславич, не в обиду ему будет сказано, проедет мимо, даже не заметит. Будто мы не люди, а березы или осинки вдоль дороги. И то за вырубленные деревья он с тиуна строже спросит, чем за загубленные половцами жизни!
– Не Божье это дело – смерду на великого князя голос возвышать! – не выдержав, встрял в беседу игумен. Но теперь крестьянин осмелился возразить даже ему и с вызовом спросил:
– А по-Божьему бросать православных на растерзание поганым язычникам? Пускать его на святую Русь – веси разорять да Божьи храмы жечь?
– Ну и отчаянный ты! – забывая свою всегдашнюю сдержанность, воскликнул Мономах.
Видно было, что этот смерд нравился ему все больше и больше.
– Знаю! – сдержанно усмехнулся тот.
– Да, от старости и скромности ты, я вижу, не помрешь! – кивнул ему князь. – И откуда же тебе это ведомо?
– А ты сам мне это однажды сказал, отчего и осмеливаюсь величать тебя не как смерд, а как дружинник!
– Я? Когда? Где?!
– А в той печальной битве, когда едва не погибли все наши, да и сам ты едва уцелел – на Стугне… Мы ведь тогда, княже, совсем рядом с тобой против поганых бились.
Лицо Мономаха внезапно помрачнело. Но он быстро взял себя в руки и вдруг с неожиданной живостью спросил:
– А вот скажи мне, Сувор-Николай. А пошел бы ты снова со мной на поганых в поход?
– Прямо сейчас? – ахнул смерд.
Мономах оглянулся на Ратибора, на боярина и улыбнулся:
– Ну, почему прямо сейчас? Скажем, в конце…
– Лета?! – с готовностью обрадовался смерд.
– Зачем так долго ждать? Этого месяца!
Теперь уже крестьянин растерянно оглянулся на поле, на свою весь, на людей…
– Но ведь пахота… сев на носу… А… была-не была… пошли! – решительно махнул он рукой.