Иероним
Шрифт:
Если бы не панцирь, то сломал бы ребра.
Ослепленный яростью и болью, я поднимался, не сводя взгляда с блестящего в свете луны зверя, неумолимо разворачивающегося ко мне. Дорожкой к чудовищу пролегал темный след. Секунды текли густым медом, и их явно не хватало.
Клинки лишь ранили его, не поглотив сущность. Страх коснулся мозга. «Не успею встать!» – мелькнула паническая мысль.
– Пус-с-сти-и-и!.. – бесновался в голове демон.
– Нет! – упиралось сознание.
Запах свежей крови уловили затрепетавшие ноздри, подхлестнув неудержимое безумие рвущегося на свободу существа. Боль сковывала, не давая быстро подняться. Тело,
Огромные лапы согнулись, готовясь оторваться от земли, оскалилась пасть… и с треском ломающихся веток в бок чудовищу ударил, блестя зубами и когтями, рыжий шар.
Адольф вырвал у смерти драгоценные минуты, сцепившись со зверем в катающийся ком. Тварь повалила вампала, терзая могучими лапами и пытаясь впиться в шею.
Собрав последние силы и оттолкнувшись трясущимися ногами от земли, подняв вверх руки с зажатыми в них клинками, я страстно желал допрыгнуть, долететь до клацающего зубами зверя, подмявшего моего друга.
– Пусти!!! – заголосил демон.
– Свободен! – отозвалось ослабленное беспомощностью сознание.
Время застыло густым киселем.
Вспышка безумной ярости выбила разум, и я со стороны увидел, как разжимаются мышцы, бросающие мое тело в прыжок. Со скрежетом разламывались на спине пластины доспеха. Из панциря двумя свернутыми в плотный черный узел комками что-то неумолимо лезло. Разум метнулся в объятую болью голову, и мир вновь принял кровавые очертания.
Я снова был собой, но телом не управлял. Сознание сжалось, уступив место бушующему демону.
Зверь рвал подмятого вампала, выдирая зубами рыжие клочья шерсти, а мое тело, разжимаясь пружиной, неслось в прыжке, с трудом преодолевая застывшее время. Два черных, отливавших блестящей кожей пузыря на спине лопнули, выпустив перепончатые крылья. Взмах – и я обрушился на зверя.
Когтистые руки, сжимающие клинки, погрузили синеватую сталь по рукоять в спину чудовища. Крылья громко хлопнули по воздуху, отрывая зверя от моего друга и опрокидывая на бок. Замелькали кинжалы, нанося беспорядочные удары. Я исступленно разрывал чудовище, погружая лезвия в податливую плоть, а в голове ликовал, упиваясь волей, демон. Мощно оттолкнувшись ногами, помогая взмахом крыльев, оторвал врага от земли и, удерживая насаженным на клинки, метнулся на середину ручья.
Я почувствовал, как зубы превратились в клыки, и яростно впился в горло жертвы. Теплая кровь хлынула в горло. Беснующийся в голове демон принялся утолять вековую жажду, мощными глотками вбирая тягучую субстанцию. В предсмертной конвульсии билось тело зверя, а мои руки продолжали наносить удары, глубоко загоняя в плоть синюю сталь. Перепончатые крылья, расправленные за спиной, неистово били чудовище, не давая подняться, сильными ударами прижимая к дну ручья. Брызги ледяным дождем поливали пространство.
Собравшись с последними силами, зверь изловчился и лапами ударил меня в грудь, скребя когтями о сталь доспеха. Забившееся в угол сознание следило за красивым полетом тела. Высоко взлетев и быстро достигнув берега, я рухнул на камни, звонко шлепнув перепончатыми крыльями. Серебряные брызги веером сопроводили мой полет.
Насытившийся демон от удара о землю потерял управление телом, и мозг с радостью захватил контроль. Сознание возликовало.
Рот был заполнен липкой соленой кровью. Выплюнув мерзкий комок, я привстал, опираясь на руки. Тело убитого чудовища лежало на середине
– Убери клинки в ножны, сил нет терпеть их жажду, – обессиленно пробормотал Адольф.
Я встал, пошатываясь подошел к ручью и, присев, опустил темно-синие лезвия в прохладную воду. Горный поток смывал кровь, а я смотрел на когтистые чешуйчатые руки, сжимавшие рукояти клинков. Чешуя воедино срослась с пластинами доспеха, плотно покрыв мое тело гибкой броней, бесформенным плащом за спиной висели крылья. В воде отражалось мое лицо – блестящие клыки прижали нижнюю губу, из-под тяжелых надбровных дуг смотрели золотисто-желтые глаза с вертикальными зрачками. На голове торчали рога.
Мысли покинули опустевшую голову.
За плечом, прищурившись, из-за облаков выглянула белоснежная луна. Я встал, с трудом разогнув трясущиеся от пережитого напряжения ноги и вернув кинжалы в ножны. Еле разжал остекленевшие от холода когтистые пальцы, сжимающие мертвой хваткой рукояти.
Луна светила мне в спину, и на быстро бегущей воде лежала бесформенная и жуткая тень – моя тень. Я обернулся. Адольф полулежал, вылизывая окровавленную всклокоченную шерсть.
– Все, конец! – вырвалось у меня.
– Расслабься, еще не конец.
Не знаю, что подразумевал вампал под словом «расслабься», но мозг вопил о безвыходности положения.
– Конец, точно не вернусь… Такого урода если не убьют местные, то точно застрелят в моем мире или замучают на опытах. – Я удрученно опустился на землю, распустив крылья.
– Расслабься, – повторил Адольф.
Да куда там. Поддался… упустил момент и… превратился в чудовище.
Я отключил обостренные чувства.
Потухающей лампочкой сгущались краски окружающего мира. Поток звуков и запахов иссяк. Обстановка, потеряв краски, предстала в новом свете, портьерой обрушив черноту звездной ночи. Луна хитро спряталась за тучи, погрузив берег ручья в непроглядную тьму.
Резкая боль, пронзившая тело, кинула меня расплющенной мухой на землю. Тело трансформировалось!
Взявшись руками за рога, я ощущал, как наросты исчезают, погружаясь в голову. На спине с шумом и хрустом ломающихся костей сложились крылья и начали сворачиваться. Боль и судороги пронзали меня с ног до головы, заставляя скрежетать зубами. Рога погрузились в череп, и боль в голове прошла. Складывающиеся крылья продолжали мучить. Адольф, закончив вылизываться, внимательно наблюдал за происходящим. Отголоски ярости и злости уступали место вселенской усталости и нечеловеческому голоду. Хруст сгибающихся за спиной крыльев и скрежет пластин просачивался сквозь волны накатывающей боли. Когти на пальцах исчезали. Сросшаяся с доспехами чешуя превращалась в нормальный кожный покров. Крылья погружались в спину. Ребра трещали, разворачивая грудную клетку и освобождая для них пространство. Я продолжал биться в судорогах и конвульсиях. Панцирь, скрежеща раздвигающимися пластинами, увеличивался. Доспехи становились второй кожей, самостоятельно наращивая дополнительное железо. Чешуя превращалась в кольчужную рубашку, носимую под латами. Сдвинулся, закрыв спину, слившись в один сплошной кусок железа панцирь, спрятав под надежной броней перепончатые крылья.