Иешуа, сын человеческий
Шрифт:
Он бережно нес свою радость и свои мечты Марии, но и Мария ждала его с не меньшим трепетом. Безусловно ей не терпелось узнать, как провел ее любимый мидраш, принято ли его предложение о строительстве синагоги; однако поверх всего этого радостно порхало предчувствие того, с каким чувством воспримет Иисус ее известие о первенце их. Но скажет она о главном, так она решила, если Иисус вернется удовлетворенным от сделанных им первых шагов.
Мария поняла довольность Иисуса уже по тому, как он вошел в дом. По обычаю своему прильнула к нему.
— Все ладно прошло?
— Да.
Ей
— У нас будет первенец.
Он порывисто обнял ее, начал обцеловывать, повторяя беспрестанно:
— Мария! Мария! Мария!
Выждав паузу, она вставила свое слово:
— Если мальчик, я посвящу его Господу Богу. От Духа Святого рожденным назареем.
— Воля твоя, Мария. Воля матери — святая воля.
Они еще плотнее прижались друг к другу, однако Мария почувствовала едва заметную перемену в состоянии мужа и восприняла это как неполное согласие на посвящение первенца Господу. Спросила:
— Тебя что-то обеспокоило?
— Ты не можешь читать мои мысли, Мария, но ты даже по дыханию моему угадываешь без всякой ошибки состояние моей души. Да, я немного встревожен.
— Тогда я откажусь от своего решения.
— Не в этом дело, Мария. Я искренне сказал о своем согласии. Меня удручило иное, мне предстоит, взяв посох, идти по деревенским общинам и в них всколыхнуть дух гордости за принадлежность к народу избранному, добиться строительства синагог во всех крупных общинах. Поход не на один день, а пойти с проповедями своими я наметил сразу же, как положен будет краеугольный камень в фундамент синагоги здесь. А как ты, в твоем положении?
— А что я? Как всегда: куда ты, туда и я.
— Именно этого не приемлет моя душа. Общины наших соплеменников не только в долине Джалам-реки, но в долинах высокого Каракорума, у истоков Инда. На горных пастбищах они пасут стада свои, и вот среди них, как сказывал Самуил, как подтверждают старейшины, особенно много заблудших. Не повредит ли тебе высокогорье? Тебе, привыкшей жить не в горах. Наш первенец должен быть здоровым. Так думаю не только я, но и ты сама.
— Разве безделие укрепит ребенка?
Нет, Мария не хотела оставаться в Сринагаре без него, Иисус же был безоговорочно против. Невольно возникало раздражение, которое могло поколебать идиллию в их отношениях, тогда Иисус, понявший это, предложил:
— Давай, Мария, не станем настаивать всяк на своем, давай взвесим все. У нас для этого есть достаточно времени.
— Согласна. И поделюсь с тобой еще одной радостью: мы с Соней подыскали дом для нас — ты это знаешь, но не видел его и не знаешь, что думает по этому поводу слуга наш Гуха. Дом, как я считаю, стоящий. Приложить лишь к нему руки. Предлагаю завтра осмотреть его.
— Отчего завтра. Разве сегодня у нас нет времени?
— Зовем с собой Самуила?
— Да, если изъявит желание.
Самуил принял предложение с радостью, и вот они, Иисус с Марией, Соня с Гухой и Самуил, направились осматривать предполагаемую покупку. Ну
Поначалу так и получилось. Когда хозяин, продающий дом, впустил их во двор, Иисуса сразу же оттолкнуло запустение: дорожки в колдобинах, словно по ним люди не ходили, а ездили на подводах, запряженных буйволами, которые не только рытвинили сами дорожки, но и топтали цветы — более половины из них засохшие. Редкие деревья, оставшиеся от некогда пышного сада, стояли полуживые, наполовину засохшие. Поникшим виделся и виноградник, должный зеленью своей закрывать террасу от палящих лучей солнца. Да и сам дом, довольно большой, рассчитанный на многолюдное семейство, выглядел убогим старцем, хотя по внушительности своей явно был в молодости богатырем, где бурлила жизнь. Иисус даже не сдержался:
— Как здесь жить?!
Но увидев потускневший взгляд Марии, умолк. Похоже; она иного мнения. Пригляделся и к слугам. У Сони глаза горят вдохновением, муж ее, Гуха, с серьезным видом осматривает довольно внушительный водоем, подернувшийся ряской, как старая вещь плесенью; от водоема же переходит к облупившемуся дому, но все же твердо стоящему на фундаменте — Гуха словно определял, стоит ли говорить свое слово о затеваемой покупке, но Иисус понял, об этом и намекнула Мария, что он давно уж определил свою позицию, поэтому спросил его первым:
— Как твое мнение, Гуха?
— Когда сюда приложить руки с желанием, здесь можно будет жить в уюте и просторе. Если будет воля твоя, мой господин, я сделаю по дому все нужное за месяц. А то и раньше, если позволено мне будет нанять помощников.
— Вот что, — построжился Иисус. — Я — не господин твой и ты не раб мне. Вы с Соней одна с нами семья. — И к Соне: — А как твое мнение о доме?
— Я разделяю мнение мужа своего. Мы сделаем все.
— Возможно и тебе потребуются помощницы?
— Не помешают. Разбить цветники, сделать дом уютным.
— Не нужно нанимать никого, — вставил свое слово Самуил. — Я посчитал было, что в Сринагаре можно найти более ухоженный дом, но уступаю мнению всех и обещаю: я дам в помощники слуг своих и служанок сколько потребуется. Да и сам не останусь в стороне. Прослежу за ходом ремонта.
Вот теперь все — за. Стало быть, и ему, Иисусу, не стоит возражать и нужно побороть свое неприятие к новому дому. Но месяц Марии не здесь же жить? В грязи и пыли?
Самуил словно прочел мысли Иисуса. Продолжил:
— Но до окончания ремонта я не отпущу вас из своего дома. Станете и дальше жить у меня, пока здесь все приведется в порядок.
— Спасибо, — поблагодарила Самуила Мария. — Большое спасибо. Но родить первенца я надеюсь уже в своем доме.
Все заулыбались, ибо не нужен столь длинный срок для обновления дома и двора. Месяц всего, или, на худой конец, чуточку больше. А до родов еще ой как далеко.
Незаметно подступила суббота, значит — новая проповедь для Иисуса. На сей раз скамейки синагоги заполнены почти все. И что обрадовало Иисуса, на первых рядах сидели не только старейшины, но и зажиточные общинники из молодых.