Игнатий Лойола
Шрифт:
Паломник Иниго поступил так же решительно, как когда-то в Памплоне поступал комендант Иниго. Не сдавать крепость до последнего. Очищать душу, не надеясь ни на кого.
Для начала он запретил себе просить милостыню каждый день, дабы не есть хлеба вдоволь. Внимательно осмотрел свой балахон из мешковины. Грубая ткань кололась, как и обещал лавочник в Лериде, но не сильно, и тело уже привыкло. Иниго задумался.
— Колоться, говоришь, будет, — ожесточённо пробормотал он, — сейчас посмотрим, как это происходит.
Иниго пошёл на
— Ничего, научимся. Военное дело тоже непростое, — сказал себе Лойола и пошёл к деревенскому кузнецу. Выпросив у того две неотшлифованные цепи средней тяжести, Иниго отошёл подальше, ударил себя по здоровой ноге... чуть не вскрикнул от боли. Удовлетворённо хмыкнув, паломник сложил цепи в сумку, повернулся, чтобы уйти, и только тогда заметил наблюдательниц. Девушки остановились возле дверей кузницы и во все глаза смотрели на него. Засмущались и попятились, лишь встретившись с ним взглядом.
— Праведник, — прошептала одна из них.
Иниго остановился в раздумье. «Вдруг они нравы? Да нет, уж больно быстро и легко. Хотя разве я понимаю в этом?»
— Займитесь лучше делом, чем искушать человека, — строго сказал он девицам, приведя их, судя по всему, в ещё большее восхищение. Потом похромал на всё тот же пустырь, позади приюта, а они крались следом и зааплодировали при его новой попытке самоистязания.
— Ах... дьявол! — он сунул железки обратно в сумку. Посмотрел на девушек так, что они мгновенно исчезли за углом. Вздохнул, снова вытащил цепи и, покручивая ими над соцветиями бурьяна, глубоко задумался.
Позади раздался тяжёлый кашель. Иниго, словно застигнутый на месте преступления, испуганно обернулся. Перед ним стояла бедно одетая старуха с провалившимися губами и кустиком седых волос на подбородке, худая и ростом выше его на целую голову.
— Ты не прав, странник, — её шамкающая речь навязчиво лезла в уши, — зачем привязался к девочкам? Ты сам искушаешь их своим неподобающим кривлянием.
Лойола смотрел на неё снизу вверх, переживая бурю чувств. В былые времена никто бы не осмелился говорить с ним в подобном тоне. А ведь, пожалуй, пренебрежение этой нищенки, а то и сумасшедшей, выходит для него больнее самобичевания!
— Зачем тебе этот путь? — строго вопросила старуха.
— Видишь ли, у меня нет другого пути, — смиренно ответил он, — если меня постигнет здесь неудача, жить станет просто незачем.
— Есть очень скользкие пути, странник. Лучше не иметь на таких удачи.
— Что скользкого в желании служить Господу? — возмутившись, он забыл про смирение. Старуха поджала и без того тонкие синеватые губы:
— Служить. А не выслуживаться. Вот в чём дело.
Иниго вдруг
— Да! Выслуживаться. Разве плохо стать лучшим? Когда я был воином, я хотел лишь одного — совершить подвиг, который бы вынес меня из тьмы безвестия.
Раздался странный звук, напоминающий птичий клёкот. Собеседница смеялась:
— Ты и здесь хочешь славы? Напрасно. Тут другие законы.
Иниго пошевелил кончиком посоха чертополоховый стебель и заметил:
— Какие бы ни были законы — упорство поможет добиться цели. Разве не так?
Ловко повалив ударом посоха засохшее растение, он продолжал:
— Я прошёл долгие часы тренировок, прежде чем научился достойно сражаться. Здесь я собираюсь поступить так же, благо времени у меня — целая жизнь, сколько бы её ни осталось.
Он размахивал посохом, ища новую жертву среди бурьяна. Старуха пресекла это, решительно взяв его руку, и, притянув к себе, тихо сказала:
— Ошибки в военном деле могли стоить тебе жизни. Здесь речь пойдёт о жизни твоей души.
Иниго растерялся. Собеседница оказалась непроста.
— Можешь ли ты посоветовать мне что-нибудь? — спросил он, помолчав. Она отпустила его и задумалась.
— Желаю только одного: пусть наш Господь Иисус Христос сам явится тебе!
«Всё-таки сумасшедшая», — разочарованно подумал он и услышал:
— Может быть, тебе повезло, что Фердинанд умер и ты не остался при дворе. Прощай. С Богом.
Она быстро удалялась по тропе. Высокая и прямая, как палка.
Иниго вернулся в странноприимный дом, где занимал крошечную каморку, и начал расспрашивать о ней. Монахи-доминиканцы, переглянувшись, закивали:
— Это Бенита, служанка Божия. Её знают по всей Испании. Говорят, даже не раз приглашали ко двору.
«Надо прислушаться к её словам, — подумал Лойола, — только как же это Иисус может явиться мне?»
Теперь он уже не решался производить свои духовные опыты в посёлке. Неподалёку от Манресы находилось безлюдное скалистое место. Иниго разыскал там ровную каменную площадку, за которой находилась узкая пещера, почти щель. Вход в неё зарос терновником, подъём казался трудным даже для человека со здоровыми ногами.
Лойола сказал монахам в приюте, что идёт в церковь Святого Павла за несколько миль от Манресы, а сам двинулся к пещере. Еды с собой не взял вовсе, намереваясь подвергнуть себя строгому посту.
«Хватит уже вокруг да около! — сердито бормотал он, — Святые тоже были людьми и достучались... куда нужно! Будем стучаться».
Список грехов в сумке продолжал смущать его. Сомнительно, чтобы отшельник Жан из Монсеррата смог отпустить такое количество сразу. А для стяжания славы духовного рыцаря нужна безупречность. Интересно, этого достигнуть легче, чем богатства, или нет?
Он задумался и плюнул с отвращением:
— Тьфу! Что за суетная приземлённая душа? С такой не добьёшься толку... нужно воспитывать.