Иго любви
Шрифт:
Он вздрогнул и открыл глаза.
Кто позвал его?
Часы пробили два. Трактир был пуст. За стеной звякали посудой. За стойкой дремал буфетчик.
Он провел рукой по лицу и выпрямился. Зрачки его разлились. Глухо и тяжко, неровными толчками билось сердце… Он взглянул в открытое окно, за которым сторожила его чуткая, черная ночь…
Он знал теперь, ктопозвал его.
Разбудив буфетчика, он потребовал чернил, перо и бумагу. Ему откупорили еще бутылку шампанского.
Пока он пил, рука
Но он пересилил себя и взял перо. Руки его непривычно тряслись, и это было досадно. Он написал для полиции все необходимое в этих случаях. Теперь надо было написать жене. Гусиное перо попалось старое. Он швырнул его и раздраженно потребовал другое. Скорей!.. Скорей!..
Он набросал жене только несколько строк:
«Я не спал в ту ночь. За ласку и слезы благодарю. Но не могу больше жить. Пора. Теперь ты свободна. Прости, если можешь, за все…»
Он что-то еще хотел прибавить, хотел искренне пожелать ей счастья с другим… Но тотчас забыл эту мысль. Хотел подписаться… Но и этого не сделал…
Скорей!.. Скорей!» Он спешил, как на свиданье.
Обе записки он положил в карман жилета. Залпом допил он последний стакан. Застегнулся на все пуговицы. И снова пристально поглядел в открытое окно.
Он расплатился и вышел.
И тотчас за ним погасли огни в окнах. Он словно утонул в объятиях ночи, точно погрузился в душную мглу. И тут впервые его охватил мистический ужас. Смутно белела под его ногами какая-то тропинка. Он стоял одно мгновение в нерешимости, дрожа всем телом. Но что мог он изменить в предначертанном Кем-то решении? Яснее чем когда-либо в этот глухой час ночи, в мирно спавшем предместье, далеко от своего дома и от любимой еще недавно женщины — он услышал знакомый зов…
Он взглянул вверх, на горевшее звездами небо.
И стал спускаться по тропинке.
Его нашли только утром.
Старый грек, хозяин фруктового сада, обходя с садовником свои владения, наткнулся на труп Мосолова. Он уже окоченел, и громадная лужа крови впиталась в землю. Бритва валялась рядом.
Надежда Васильевна забылась только на заре. Всю ночь ее давил кошмар. Она просыпалась с трепетанием сердца, с влажным лбом. Ей чудились какие-то шорохи кругом, какой-то шепот», чьи-то шаги… скрип далеких дверей… Был это сон? Был это бред?.. Она никогда не могла припомнить… Не раз она вставала, шла в гостиную, прислушивалась у окна, в необъяснимой тревоге поджидая мужа. Потом опять ложилась и забывалась на несколько мгновений, чтобы снова проснуться в невыразимой тоске.
Но когда утром она вышла в гостиную и увидала несмятую постель, она пошатнулась и ухватилась за косяк двери:
Она поняла все.
С остановившимися глазами сидела она в столовой и слушала звонкий
— Вот тут обужено… дайте ножницы! — сказала мать.
Вдруг под окнами послышался шум. Надежда Васильевна выпрямилась. Ножницы звякнули, падая на пол. В передней грубо затопали чужие шаги… С перекошенным лицом вбежала Поля и без слов, задыхаясь, замахала руками…
— Что?.. Что?.. — бледнея с каждой секундой, пролепетала Надежда Васильевна и кинулась в переднюю.
Верочка всю жизнь помнила страшный крик матери, от которого дрогнули все бывшие в доме.
Она видела, как тело внесли и положили на диван. Остекленевшие глаза Мосолова были широко открыты. Голова странно подвернулась на тонкой, нежной шее.
Верочка дико закричала.
Как подстреленная птица, взмахнув руками, Надежда Васильевна без памяти упала ничком тут же на ковре.
Он лежит в гробу, убранный цветами, и непривычно сурово его даже в смерти прекрасное лицо.
День и ночь, сменяя друг друга, актеры и актрисы читают над ним Псалтырь. Театр закрыт. Никто не знает, что будет дальше… Надежда Васильевна несколько раз впадала в беспамятство.
Всю последнюю ночь перед похоронами она бьется в истерических рыданиях, лежа на полу у гроба, и твердит, как безумная: «Мой грех… не твой… Я тебя загубила, Саша… Прости меня!.. Прости… прости…»
Ни панихид, ни причта. Церковные похороны не разрешены, как ни хлопотали об этом Микульский и Максимов. Что до того? С утра до вечера народ толпится в гостиной и передней, чтобы поклониться праху Мосолова. Здесь греки, русские, евреи, татары. Здесь купцы, учителя, профессора, офицеры, мещане, светские дамы, учащаяся молодежь. Больше всего студентов.
До последней минуты Надежда Васильевна верила, что разрешат церковные похороны. Теперь она в отчаянии.
— Меня, Господи, накажи… меня! — истерически кричит она, стоя на коленях перед образом. — Сними с его души грех… Пусть падет на мою голову!..
Все потрясены… Все утешают ее. Испуганно жмется к няньке всеми забытая Верочка. В ее широко открытых глазках застыл ужас. Она кричит, когда ее подносят к гробу. А ночью во сне все зовет папу.
Таких торжественных похорон не запомнят в Одессе. Студенты несут гроб и поют «Вечную память»… Сзади валит толпа. Венкам нет счета.
Над открытой могилой, глядя на бьющуюся в истерике вдову и безмолвную, бледную девочку в черном платье, плачут не только женщины, но и мужчины. Трогательные речи говорят старик-профессор и горбоносый студент, еще недавно приветствовавший Мочалова. А когда могила засыпана, на ней мгновенно вырастает гора из венков и из живых цветов, которые на сцене к ногам Мосолова кидали женские руки… Теперь это последние цветы… Последняя дань любви…