Игорь Святославич
Шрифт:
Владимир отправил гонцов к Святославу, Рюрику и Давыду: «Половцы у меня, помогите мне!» Святослав, в свою очередь, тоже послал за смолянами. Те, однако, уже успели рассориться с князем и забунтовать. На вече они заявили: «Мы шли до Киева. Была бы здесь битва — бились бы. Нам ли иной битвы искать? Не можем этого — уже изнемогли». В итоге Святослав и Рюрик, не дождавшись Давыда, с подвластными князьями поплыли по Днепру к Переяславлю, а Давыд вынужден был увести свои полки обратно на север.
Кончак решил не испытывать судьбу — узнав о приближении Святослава, он повернул прочь от Переяславля, гоня многочисленный полон. Владимир торопил союзников, но они, раз задержавшись, за половцами не поспели. По пути степняки подступили к городу Римову. Слишком много горожан взошло на укрепления — два звена деревянной стены рухнули, открыв врагу дорогу в город. Часть горожан прорвалась за стены и отбилась от половцев на близлежащем Римском болоте, а всех прочих Кончак присоединил к своему полону. Не поспев за ним, Святослав и Рюрик повернули от Переяславля к Киеву {263} .
Между тем Гза вторгся в Посемье и подошел
В «Слове» за описанием разгрома Игоря и скорби Руси следуют два вставных эпизода, ранее, вероятно, бытовавших как отдельные песни: «Вещий сон» с последующим «златым словом» Святослава и «Плач Ярославны». Они сильно различаются по жанру и содержанию и столь же сильно выделяются из остального текста «Слова». Первый — публицистический призыв, причем голос князя незаметно сменяется голосом самого «песнотворца», называющего князей не «братьями», а «господами». Второй — лирическая песнь о потерянном муже, без всякого «политического» содержания.
Святослав, подобно героям многих былин, узнаёт о поражении двоюродных братьев благодаря сну:
А Святослав мутный сон видел в Киеве На горах. «Ночью с вечера одевали меня, — рек, — Черными полотнами на кровати тисовой, Черпали мне синее вино, с горем смешанное, Сыпали мне колчанами поганых толковин [24] Великий жемчуг на лоно, Меня нежили. Уже доски без конька в моем тереме Златоверхом. Всю ночь Бусовы вороны [25] граяли У Плесньска на оболони, где дебрь Кисаня [26] Понеслись они к синему морю». Сказали бояре князю: «Уже, княже, горе ум полонило. Се, ведь два сокола слетели С отчего злата стола Доискаться града Тмутараканя Либо же испить шеломами Дона. Уже соколам крылья подрезали Поганых саблями, А самих их опутали Путами железными. Настала тьма в третий день: Два солнца померкли ведь, Погасли столпа багряных два, И в море погрузились, И с ними молодые месяцы, Олег и Святослав, Тьмою оба поволоклись. На реке на Каяле тьма свет покрыла: По Русской земле простерлись половцы, Как барсово гнездо, И великое буйство хинам [27] подали. Уже понеслась хула на хвалу; Уже бьется нужда о волю; Уже свергнулся Див на землю. Се ведь готские красные девы Запели на брегу синего моря, Звеня русским златом, Поют время Бусово, Лелеют месть Шаруканову. А мы уже, дружина, лишь ждем веселия».24
Возможно, имеются в виду чужеземцы-язычники, говорящие на неизвестных языках.
25
Именование воронов-падальщиков «бусовыми» вполне может представлять метафорический оборот, связанный с преданием о повешенном готами короле антов Бусе (Бозе) (IV век), о временах которого поют далее готские девы из Крыма.
26
Одно из нерасшифрованных мест «Слова». Где находилась «дебрь», неизвестно.
27
Хины — языческий народ, изредка упоминаемый в древнерусских памятниках, как правило, в метафорических оборотах, который предлагается отождествлять с различными этносами, в том числе с гуннами, балтами, финнами, чжурчжэнями, китайцами, монголами.
Для историка здесь важно упоминание Олега и Святослава. Много было споров — почему названы именно эти два князя (точнее, князь и безудельный княжич)? Почему не упомянут Владимир? Под «четырьмя солнцами» в «Слове» бесспорно имелись в виду Игорь, Всеволод, Святослав и Владимир. Ответ, как представляется, довольно прост и печален. Ни Олег Игоревич, ни Святослав Ольгович после злосчастного похода в источниках не упоминаются ни разу. Очевидно, оба они так и не вернулись на Русь, умерев в половецком плену. Что же касается Владимира, то его судьба отличалась от судьбы Игоря и Всеволода, не говоря уже о безвестно сгинувших родном и двоюродном братьях. В плену юный путивльский князь все-таки женился на сговоренной за него ранее дочери Кончака.
Далее в поэме следует «злато слово, слезами смешанное». Святослав
Перед слушателем или читателем «Слова» один за другим проходят те, кого «песнотворец» хотел бы видеть мстящими за Игоря. Вот черниговский князь Ярослав со своими боярами и служащими ему кочевниками:
Те ведь без щитов с засапожниками [28] Кличем полки побеждают, Звеня в славу прадедовскую.Вот «великий князь» Всеволод из Владимира с покорными ему — о чем без приязни вспоминали в Киеве и Чернигове — «удалыми сынами Глебовыми» из Рязани и Мурома:
Ты ведь можешь и Волгу веслами расплескать, А Дон шеломами перелить. Вот Рюрик и Давыд Ростиславичи: Не ваши ли вой злачеными шлемами По крови плавали? Не ваша ли храбрая дружина Рыкает, будто туры, Раненные саблями калеными На поле незнаемом? Вот галицкий Ярослав Осмомысл: Высоко сидишь ты На своем златокованом столе, Подпер горы Угорские Своими железными полками… Грозы твои по землям текут, Отворяешь ты Киеву врата…28
Засапожник — нож или кинжал, носимый за голенищем сапога.
Вот князья Волынские: братья Мстиславичи во главе с Романом Владимирским и двоюродные им Ярославичи:
Где же ваши златые шеломы И сулицы [29] ляшские, и щиты?А вот и не чужие киевскому князю полоцкие Всеславичи, занятые собственными распрями. Один среди них достойный — шурин Святослава Изяслав Василькович, — но и он, не дождавшись помощи от братьев, пал в битве с литовцами, «изронил жемчужную душу из храброго тела»…
29
Сулица — короткое копье.
Никто из князей не спешит постоять «за землю Русскую, за раны Игоревы, буйного Святославича». В печали завершает поэт «златое слово»:
О, стонать Русской земле, поминая прежнюю годину И первых князей! Того старого Владимира Не пригвоздить было к горам Киевским; И ныне стоят ведь стяги Рюриковы, А другие — Давыдовы, Но врозь их хвосты развеваются, Копья поют!Между тем в Путивле, пережившем половецкий налет (о чем в «Слове» не говорится), тоскует о супруге Ярославна. В поэтическом мире «Слова», где география подчинена эпическим законам, где Дон и Дунай, как в народных песнях, отмечают границу иного мира, плач княгини разносится далече:
На Дунае Ярославнин глас слышен, Кукушкою безвестной рано кличет: «Полечу, — говорит, — по Дунаю кукушкою, Омочу шелков рукав в Каяле реке, Утру князю кровавые его раны На крепком его теле». Ярославна рано плачет В Путивле на забрале, говоря: «О Ветер, ветрило! Зачем, господине, так сильно веешь ты? Зачем мечешь ты хиновские стрелы На своих неустанных крыльях На моего лады воев? Мало тебе разве в выси Под облаками веять, Лелея корабли на синем море? Зачем, господине, мое веселие По ковылю развеивать?» Ярославна рано плачет В Путивле городе на забрале, говоря: «О Днепр Славутич! Ты пробил собой каменные горы Сквозь землю Половецкую. Ты лелеял на себе Святослава насады До полка Кобякова. Взлелей, господин, моего ладу ко мне, Дабы не слала к нему слез на море рано». Ярославна рано плачет В Путивле на забрале, говоря: «Светлое и пресветлое Солнце! Всем тепло и прекрасно ты, Зачем, господин, простерло горячие Свои лучи на лады воев? В поле безводном жаждою им луки спрягло, Горем им колчаны заткнув».