Игорь Святославич
Шрифт:
Измученный Игорь внезапно заснул как убитый, едва его голова коснулась подушки.
Ефросинья какое-то время лежала с открытыми глазами, почти не чувствуя своего тела и заново переживая пролетевшие минуты блаженства. Потом задремала и она. В обволакивающие ее дремотные грезы неожиданно вклинился тонкий скрип открываемой двери. Ефросинья чуть приоткрыла глаза и в желтом свете одинокой свечи увидела обнаженный женский силуэт с распущенными по плечам светлыми волосами, исчезающий в темном проеме дверей. Ефросинья вновь закрыла глаза, погружаясь в сон, но в ее заторможенном
Она встрепенулась и уже осмысленно огляделась вокруг.
Ложница была пуста и дверь плотно затворена. Не слышалось ни шагов, ни звуков.
Рядом похрапывал Игорь.
«Приснилось», — подумала Ефросинья, опять засыпая.
Утром за завтраком она с улыбкой поделилась с Игорем своим ночным впечатлением.
— Представляешь, мне приснилось вчера, будто из твоей ложницы выходила нагая женщина, похожая на русалку. Вот до чего ты укатал меня ночью, милый!
Игорь слегка поперхнулся медовой сытой и подозрительно посмотрел на жену. Уж не намек ли это на то, что ей известно, кто скрывался у них под ложем. Игорь сам не мог понять, как Агафье удалось выбраться незамеченной из его спальни. Стало быть, Ефросинья видела ее, но не узнала ее спросонья.
Между тем Ефросинья обратилась к служанке:
— А где Агафья? Почему ее нет за столом?
— Она еще не встала, — ответила служанка.
— Неправда, — промолвила возникшая на пороге трапезной Агафья. — Я давно на ногах. Просто нынче утром я молилась дольше обычного.
Агафья приблизилась к Ефросинье и поцеловала ее в щеку.
— Хорошо выглядишь, — с улыбкой заметила она. — С чего бы это?
— От мужниных ласк, вот с чего, — зарделась Ефросинья.
Протянув руку над столом, она взъерошила Игорю волосы.
— А мне долго не спалось, — грустно вздохнула Агафья, — затем снилась какая-то чушь…
— Знаешь ли, что мне нынче приснилось?! — с жаром воскликнула Ефросинья, усадив подругу рядом с собой.
Покуда Ефросинья рассказывала свой «сон», Агафья делала удивленные глаза и задавала вопросы: «Какого роста была та незнакомка? Какое у нее было лицо? Какие волосы?»
— Лицо я не разглядела, поскольку она спиной ко мне была. Ростом же была с тебя. И волосы были цветом как твои.
— Это ж надо! — усмехнулась Агафья. — Может, это и была я?
Игорь чуть не подавился.
Ефросинья засмеялась:
— Женская нагота к прибыли снится, а ты это была иль не ты — сие не важно.
Глава четырнадцатая. Степной поход
Конные и пешие рати выступили из Чернигова, Трубчевска, Путивля и Новгорода-Северского, едва дороги подсушило после апрельской ростепели.
Ярослав, не охочий до трудов воинских, укорял Олега, затеявшего поход:
— Не будил бы ты лихо, брат. Поганые покуда земли черниговские не трогают, так ты их раздразнить хочешь! Ладно бы, причина стоящая была, а то из-за какой-то рабыни такую распрю с ханами затевать!
— В стародавние времена греки десять лет воевали под Троей из-за одной похищенной женщины, —
— Дурость это — воевать из-за женщины, — поморщился Ярослав. — Сражаться следует токмо за земли и богатства.
— Разве в кочевьях половецких взять нечего? Я тебя за богатством в степи веду, брат, а ты брови хмуришь. Взгляни на Игоря со Всеволодом, они будто на праздник собрались, так и светятся от радости!
— В их-то годы любая война праздником кажется, — проворчал Ярослав. — Не думают о том, что где-то сейчас степняки по их душу сабли точат и стрелы вострят.
Полки двигались скорыми переходами.
За рекой Ворсклой конные сторожи русичей заметили ползущие по степи кибитки. Какой-то половецкий курень перекочевывал с зимних пастбищ на летние, что находились южнее.
Русские дружины обрушились на половцев как лавина.
Степняки даже не стали сражаться. Стреляя на всем скаку из луков, воины галопом уносились в сиреневую даль, бросая семьи, скарб и скот. Было пленено несколько знатных вельмож, которые испуганно твердили, что приходятся родней хану Осолуку.
— Из приднепровских половцев хан Осолук самый богатый, — ухмыляясь, промолвил Олег. — Стрясем мы с него серебра и коней за плененных родичей.
— Надеюсь, теперь твоя душа довольна, брат? — спросил Ярослав. — Можно домой поворачивать?
— Еще чего?! — воспротивился Олег. — До самого Лукоморья пойдем, туда, где кочует главный злодей — хан Кобяк.
— Может, лучше к Дону пойдем, — предложил Ярослав, — на хана Кончака?
— И до Кончака доберемся!
Слышавшие это Игорь и Всеволод были в восторге. Взятая с налету богатая добыча в самом начале похода вскружила им голову.
И только Ярослав не скрывал своих опасений.
— Владимир Мономах с гораздо большей силой ходил на лукоморских половцев и то еле одолел их в битве, — говорил он. — А у нас войско куда меньше Мономахова, где нам с Кобяком тягаться. Верное слово говорю, лучше назад воротиться.
Не убедил Ярослав ни Олега, ни Игоря со Всеволодом: решили продолжать поход. Пленных половцев и захваченный скот отправили к Сейму под надежной охраной.
Чем ближе к Дону, тем больше на пути русичей попадалось разлившихся в весеннем половодье речушек и ручьев. Низины, залитые талой водой, представляли собой мелководные озера. Дружины продвигались на юг, преодолевая вброд водные преграды, обходя топи и крутые берега рек.
Дозоры сообщали Олегу, что всюду видны следы половецких зимовищ, но самих степняков нет.
— Откочевали поганые за Дон, — говорили дозорные.
Однажды в полдень русичи наткнулись на большую орду, разбившую стан на плоской возвышенности. Судя по количеству юрт и кибиток, поставленных в круг, в лагере было не меньше пятнадцати тысяч человек.
— Удача улыбается нам! — обрадовался Олег, решив, что это кочевье Кончака, и повелел готовиться к битве.
Русичи с трех сторон ударили на половцев, опять рассчитывая на легкую победу.