Игра без козырей

Воронин Андрей Николаевич

– Сказать просто, а как провернуть побег – вот в чем вопрос. Знаешь, что мы сделаем? Я тебя, наверное, в машине спрячу, а потом выпущу. Так оно будет вернее.

– В какой машине?

– В своем джипе.

– Где машина стоит?

– У дома, куда она денется?

– И где вы меня выпустите?

– Через границу я тебя перевезти не смогу, это уж точно, но довезти отсюда до ближайшего населенного пункта, может быть, удастся.

– Увезите меня отсюда! – с мольбой в голосе и со слезами на глазах сказала

Маша. Она смотрела на него так, как тонущий в океане смотрит на проходящий корабль.

– Думаю, часа за три твоя одежда высохнет, обогреватель мощный.

– А если они вернутся?

– Что ж, может случиться и такое. Будем надеяться, что им не придет в голову искать тебя здесь.

– Я сейчас одежду постираю.

– Не надо ее стирать, – сказал Смирнов. – Он выкатил электрокамин, воткнул его в розетку, включил на всю мощность, разложил на нем одежду, перед этим тщательно отжав ее над умывальником. – Ну вот, порядок.

От одежды над обогревателем заклубился пар.

– Сигарету можно? – спросила Маша.

– Не вопрос, – протягивая пачку, сказал Смирнов. – Охраны там много? – негромко спросил он, щелкая зажигалкой.

– Где?

– На самой базе.

– Не знаю, наверное, много.

– Сколько человек?

– Может, человек тридцать. Но там даже те, кто в химлаборатории работают, с оружием ходят. Посторонний заехать туда не сможет, хотя я точно не знаю, – передернула плечами Пирогова, – как там и что. Я через проволоку лезла, как они меня не заметили, не понимаю. Видела, прошел охранник, подождала немного – и ползком в канаву, а потом пробралась под колючкой, побежала к лесу.

– Смелая ты девушка.

– А что мне оставалось, сгнить в подземелье? Я уже все передумала, я была готова умереть. Они насилуют девчонок, каждый, кто захочет. Им отказать нельзя – бьют резиновыми палками. Вообще, они нас за людей не считают, относятся хуже, чем к собакам. А псы у них – немецкие овчарки, огромные, злющие. Если такая поймает, разорвет на части.

– А где ты так плавать научилась?

– Я плаванием занималась пять лет, в бассейн ходила. Если бы вода не такая холодная была, я бы могла километров пять плыть, а так ногу сводить начало, да и силы кончились. Не кормили, сволочи, совсем! Думала, утону, ну и черт с ним! А потом злость в душе поднялась, не доставлю гадам удовольствие. Тебя как увидела, испугалась, думала, один из них.

– Я это понял, – произнес Смирнов, – потому и боялся тебя испугать, – он забрал окурок, погасил его в пепельнице.

В два часа ночи в коридоре раздался топот.

– Прячься! – приказал Смирнов. Маша забралась под кровать.

– Шеф! Шеф! – услышал Смирнов испуганный голос одного из водителей. – Там Петраков кончается!

– Что значит «кончается»!? – имитируя заспанный голос, пробурчал Смирнов. – Сейчас иду.

Петраков лежал на кровати бледный как полотно,

держась руками за живот:

– Семен Семеныч, помираю я, – сказал бывший десантник, слабо шевеля губами, – так скрутило, что шевельнуться не могу.

– Дайте ему активированного угля.

– Уже весь уголь сожрал, – сказали водители. – Может, ему водки или чая крепкого? В больницу его отправить надо.

«Какая к черту больница, – подумал Семен Семенович, – этого только не хватало! Рыбчинскому позвонить, что ли?»

Рыбчинский водителями не распоряжался. Дело Рыбчинского – загрузить, проводить, встретить, а водители – они люди Смирнова, и за них в ответе он.

– В четыре трогаем, мужики. До границы бы дотянуть, а там разберемся. Майор встретит, в Бресте Петракова в больницу определит.

– Может, его к тому времени отпустит?

– Может, отпустит, – слабым голосом говорил Петраков, вытирая тыльной стороной ладони холодный пот с бледного лица.

– Говорили тебе, не жри столько грибов!

– Не буду больше, не напоминай, – ответил Петраков. – Ложитесь спать, отдыхайте, мужики, не обращайте на меня внимания, – Петраков сбросил ноги с кровати и тут же, резко подхватившись, зажимая руками рот, побежал в туалет.

– Вот, сволочь, – сказал один из водителей, – жрал не в себя, вот и расплачивается теперь.

– Но вы как, вы же тоже грибы ели?

– Нормально, шеф, – сказали водители. – Выспаться, гад, не дает.

Умывшись, Петраков вышел из туалета и, держась за стену, двинулся к кровати.

– Этого только не хватало! – пробурчал Семен Семенович, возвращаясь в свою комнату. – Вылезай, – бросил он.

Маша вылезла.

– Одевайся, я тебя сейчас в машину отведу, спрячу.

Маша быстро переоделась в сухую одежду. Смирнов открыл окно.

– Вылезай на улицу, – сказал он девушке, – следом за мной.

Смирнов выпрыгнул первым, помог выбраться Маше. Она была на удивление легкой, как ребенок. «Кожа да кости, – подумал Смирнов, – как из концлагеря убежала. Вот, сволочи, рабов держат!»

Они прокрались вокруг дома, прячась в кустах. Собачьего лая уже слышно не было, хотя на той стороне водохранилища еще мелькали огни фонариков и прожекторов, ощупывающих берег.

– Скорее всего, решили, что ты утонула, – прошептал Смирнов.

– Не дождутся, гады, вот вам! – и Маша, скрутив фигу, ткнула ею в сторону бывшей военной базы.

Смирнов поднял заднюю дверцу:

– Забирайся. Тут сидеть не очень удобно, но все же лучше, чем под кроватью. Немного потрясет, у джипа подвеска жесткая.

– После будки и их подвалов мне уже все равно, больше синяков не станет.

Маша забралась в багажный отсек, прикрылась бушлатом. Глаза ее блестели.

Смирнов задернул штору:

– Лежи и не шевелись, даже не дыши, особенно если остановимся.