Игра Бродяг
Шрифт:
Он мчался, спотыкаясь, теряясь в лабиринте улиц. И везде были эти злые, обиженные женщины и мужчины, которые тащили их куда-то за руки и платили им за то, чтобы сделать их еще более обиженными и злыми. Он не хотел все это видеть и не хотел, чтобы это вообще происходило. Он обратился в маленького испуганного кролика. На четырех лапах он бежал вдвое быстрее.
А потом он оказался в узком, темном и убогом закоулке и остановился, потому что от быстрого бега в его груди успело прожечь дыру. Здесь была большая куча мусора, и сначала ему показалось, что она живая, потому что вершина ее шевелилась.
Все прояснилось — в один момент, разом. Женщины. Клеймо, выжженное на виске. «Прогуляться», презрение, грубость, горечь, злость. И Наёмница.
Вогтоус снова бежал. Все вокруг превратилось в дрожащие мутные пятна, и только Цветок выглядела как Цветок — орхидея, горящая в ночи.
— Зачем ты здесь, с ними? — закричал Вогт.
Цветок попыталась ему ответить, но к ней жался какой-то урод, который купил ее, и Вогту было невыразимо противно от этого и от беспомощного виноватого выражения на ее лице, изуродованном плотным слоем краски — как будто она попыталась нарисовать поверх него новое, то, что поможет убедить ее, что кто-то другой переживет за нее эту ночь.
Вогтоус схватил урода за шкирку и швырнул его на мостовую.
— Ты была такая хорошая днем, ты была красивая, — сказал он, злясь на урода, на себя, на нее, на всех, на все.
Цветок дрожала.
— Я решила, что ты уже не вернешься… — ее голос звучал умоляюще.
Урод поднялся.
— Ты что себе…
— Заткнись, сука! — заорал Вогт.
Урод оцепенел, а потом громко рассмеялся.
— Сука, друг, это твоя подружка…
Вогтоус и не претендовал на звание лучшего ругальщика в мире.
— Ее зовут Цветок. И ты мне не друг, — объяснил он и ударил в уродскую морду. На этот раз силу он не сдерживал. Урод улетел по друге, отчего сразу стало несколько легче. Но только до какого-то предела. — Пошли, — приказал он.
Почти всю дорогу они бежали — хотя их никто не преследовал. Цветок всхлипывала и падала, так что Вогту приходилось ее периодически ловить. Когда они остановились возле «веселого» дома, где Цветок вымучивала свою жизнь, она едва дышала, а у Вогта внутри все горело.
— Ты… ты, может быть, убил того придурка, — сказала Цветок.
— Мне все равно, — огрызнулся распаленный Вогт. — Пусть сдохнет!
Цветок сморщила лицо, громко всхлипнула и ударила Вогта по шее, отчего сама же пошатнулась и рухнула задом на мостовую.
— Как ты мог так поступить? Как я теперь вернусь на ту улицу? — завизжала она. — Чего ты от меня хочешь?!
— Зачем ты туда пошла? — закричал Вогт.
— Потому что я хотела есть, — заговорила Цветок сердито. Сидя на мостовой, она походила на пеструю пташку с взъерошенными перьями. — Потому что я шлюха и так зарабатываю на еду! Посмотри на это, — она подняла прядь волос и повернула голову, демонстрируя висок. — Это мне поставили городские власти, чтобы все знали, что я шлюха!
Она плакала совершенно беззвучно. Вместе со слезами по ее щекам текла краска с ресниц. Вогт наблюдал все это в желтом свете, мутном, словно перепачканным всем тем, что в нем происходит. А затем молча сел рядом с Цветок.
— Я принес тебе деньги. На, возьми, — он попытался вложить монеты ей в ладонь, но Цветок отказалась сжать пальцы, и блестящие кругляшки посыпались на мостовую. — Прости… Я не хотел сердиться.
Цветок не отвечала.
— Просто мне так жаль… — сказал Вогт и обнял ее. Цветок закрыла глаза, такие красивые даже сейчас, когда их окружали темные пятна. Пока Вогт и Цветок кричали друг на друга, словно бы и сам воздух кричал и вибрировал вместе с ними, а сейчас успокоился, затих, и в тишине они сидели рядом.
— Знаешь, — пробормотала Цветок, — иногда мне кажется, что мне все еще пять или шесть лет. И вот я потерялась здесь, в этом большом городе, и совсем не знаю, куда мне идти.
— Я тоже в нем потерялся, — признался Вогт, но подумал, что ей в тысячу раз хуже, потому что он не был один и никогда не останется один. — Пошли в дом. Какой бы он ни был скверный, а все же сидеть здесь еще более чревато.
Он помог Цветок подняться. Взгляд ее скользнул к мостовой.
— А деньги я все-таки подберу.
Вогт улыбнулся и помог ей собрать монеты.
***
Они лежали в темноте на ее узкой кровати, прижимаясь друг к другу.
— И они боролись и боролись, только уже друг с другом. И ни один не мог победить. Их армии разрушали город. Однажды они поняли, что эдак никому ничего не достанется, и решили договориться, — рассказывала Цветок. — Вот так и получилось, что в Торикине два градоправителя. Во время войны между ними убили моих маму и папу. А они были не такие, как все, они были особенные. Не злые, понимаешь?
— Да. Как Ветелий.
— Я осталась одна. Без них все выглядело совсем по-другому… Это ужасно, когда тебя растят, объясняя, что мир — хорошее место, а люди по большей части добрые… А потом ты видишь, что все… не такое.
— Да, это ужасно, — его горячее колеблющееся дыхание касалось ее макушки.
— Ты плачешь? — спросила Цветок.
— Да.
Цветок обняла его.
— Однажды тебе станет менее страшно.
Но Вогт плакал.
— Я не знаю, как я смогу теперь жить с тем, что узнал. Как выдержу то, что чувствую сейчас.
— Однажды разочарование перестанет быть настолько болезненным. Ты как ребенок, — прошептала Цветок и, прижавшись к нему еще теснее, погладила его волосы. — Тише, маленький.
Вогтоусу было еще грустнее оттого, что он ничего не сможет изменить в ее жизни. У него был шанс спасти Наёмницу, но Наёмница была другой. В ней полыхал гнев, не позволяющий ей привыкнуть и смириться, вынуждающий ее бороться. Цветок ощущала остаточную боль, но эта боль не заставляла ее действовать.
Все же Вогт спросил: