Игра Бродяг
Шрифт:
Вогтоус вернулся назад тем же путем, что и пришел.
На выходе из дворца отчаянно скучали стражники. Вероятно, Вогту следовало им посочувствовать, ведь, работая в таком месте, они находились под постоянной угрозой невероятного везения. Однако он не сочувствовал.
— Ну что, передал свое сообщение? — спросил один из стражников («…остатков стражников», — подумал Вогт).
— Да, — ответил Вогт с ленивой злобой. Он поднял взгляд к флагам, установленным на башнях дворца, желтые — слева, фиолетовые — справа. Желтые все еще были приспущены, фиолетовые дерзко развевались — день выдался довольно ветреный. Вогт не сомневался, что скоро
Лица стражников перекосились от страха.
— За что? — закричали они удаляющемуся Вогту.
— За то, что пропустили меня к нему, — ответил он и бросился бежать.
***
В сизых, как голубиное крыло, сумерках Вогтоус бродил и бродил возле каменной стены тюрьмы. Он клал на стену ладони, но не мог проникнуть сквозь нее, так как не мог позабыть о своей тоске по Наёмнице, а значит и о разделяющей их преграде. И сумерки казались ему еще темнее, чем были на самом деле. Он разбил себе костяшки, стучась в тюремные ворота, но никто так и не подошел.
Вогтоус сел возле стены и заплакал, совершенно измученный беспокойством.
— Ты пришел спасать ее? — раздался чей-то тихий голос.
Вогтоус убрал руки от мокрого лица и увидел человека — серого и невыразительного, почти растворяющегося в блеклом вечернем свете.
— Да, — ответил Вогт.
— И как же ты намерен это сделать?
— Не знаю, — признался Вогт.
Серый незнакомец призадумался.
— Ты так боишься потерять ее?
— Да.
— А ведь ты способен дойти до конца и без нее.
— Когда я один, мне не хочется двигаться с места. Даже победа уже не кажется важной.
— Этот мир тебе чужой. Ты не можешь застрять в нем навсегда.
— Наверное. Мне все равно. Без нее даже в лучшем из миров мне будет хуже, чем здесь с ней.
— Ты откажешься от Игры ради глупой девчонки?
— Да, если это такая жестокая Игра, что не позволит мне сохранить ее.
— Она сама виновата, — бесстрастно возразил блеклый. — Она нарушила главное правило, она и до этого нарушала правила. Она ничему не учится.
— Я знаю ее лучше, — резко возразил Вогт. Он встал и сердито отряхнул зад от дорожной пыли. — Она умная. Если она иногда и поступает как… дура, то это еще не значит, что она на самом деле дура.
Он развернулся и решительно направился прочь. Внутри его зрела уверенность, что его странный собеседник не позволит ему просто уйти.
— Постой! — крикнул блеклый. — Если ты так ценишь ее, то, может, она действительно чего-то стоит…
Вогт остановился и развернулся. Он снова попытался изучить лицо блеклого, но оно было настолько непримечательно, что постоянно ускользало от внимания.
— Как ты можешь помочь ей? — спросил он.
— Ну… — задумчиво протянул блеклый, — допустим, я спрячу ее от опасности.
Вогтоус мысленно похвалил себя за то, что правильно повел разговор. Последующие слова блеклого не убили в нем надежду, хоть и звучали мало обнадеживающе:
— Однако ты должен знать, что, как и любой другой в этом городе, она едва ли заслуживает спасения. Она причиняла боль, убивала и грабила. На ней столько грязи, что все твои слезы умиления ее не отмоют. С другой стороны, у тебя перед ней давний должок, и было бы несправедливо помешать
— Хорошо, — губы Вогта, несмотря на отчаянное сопротивление, так и растягивались в улыбке. — Она догадается. Только скажи мне, кто ты?
— А ты не знаешь? — насмешливо осведомился блеклый, и его лицо сморщилось, словно он сдерживал смех. — Может быть, кто-то, кого придумал ты сам?
— Я не понимаю, — пробормотал Вогт, хотя это было не вполне искренне.
— Я знаю тебя лучше, чем ты сам себя знаешь. И я тебе не верю сейчас, никогда.
— Может быть, я сам себе иногда не верю, — пожал плечами Вогт. — Кто знает?
— Какой же ты хитрый. Смотри, сам себя перехитришь, — фыркнул блеклый. — Вы должны разыскать ее имя. Без него она не справится.
— Мы отыщем его, — уверенно заявил Вогт.
Усмехнувшись, блеклый покачал головой и отступил на шаг, а затем еще на один. Вогтоус смотрел на человека и думал, что тот едва различим в густеющих сумерках. Все менее отчетлив с каждым мгновеньем. А затем Вогт осознал, что больше не видит его. Исчез.
— Мы победим, — тихо сказал он в пустоту, в сумерки, нет, теперь уже в ночь. — В конечном итоге все будет так, как хочу я.
Он сам не знал, откуда эта уверенность. Она как будто поднималась со дна его души — с такой глубины, что и не высмотреть, что там вообще. На мгновенье Вогт ощутил себя сильным. Таким сильным, что, казалось, он может просто прихлопнуть мир, как муху, если только тот посмеет выйти из повиновения.
Он остался бы у стены, дожидаться завтрашнего дня, но его ждала Цветок. В тот момент действительно пока еще ждала.
***
На ночных улицах зажглись тусклые огни. Вогту казалось, что они лишь демонстрируют, как плотна темнота — контрастируют с ней, но не рассеивают. Стало попрохладнее, но он задыхался, словно в духоте невыносимо жаркого дня, остро ощущая булыжники мостовой под ногами и давящее присутствие каменных стен вокруг. Дай возможность — и небо замостили бы камнем. «Здесь так мало живого, вот что, — решил Вогтоус. — В Городе Рабов еще что-то оставалось — изуродованное, грязное, гниющее, безразличное в своем умирании, но живое. А здесь — и того нет». Если бы ему пришлось жить в Торикине, он бы умер. Не так, как многие здесь — продолжая влачить постылые ежедневные обязанности. А обычным способом, чтобы после его зарыли в землю.
Торикин готовился ударить его очень больно; Вогтоус пока не осознал своих предчувствий. Он снова пересек невидимую границу, и женщины окружили его. С наступлением темноты они преобразились. Днем, в чуждое для них время, они были уязвимы и неловки, но сейчас их злость питала сама ночь. Окажись здесь сейчас те высокомерные особы, что днем бросали на них презрительные взгляды, их разорвали бы на лоскуты. Вогта схватили за руку — не легкое дневное прикосновение, а цепкая хватка, и раскрашенное искаженное лицо женщины приблизилось к его лицу. В ее оскаленной улыбке Вогт увидел те же ярость и горечь, что порой замечал в улыбке Наёмницы. Вогтоус вдруг вскрикнул и рванулся от чужих оплетающих объятий.