Игра на чужом поле
Шрифт:
– Я готов.
Денисов отставил рюмку, положил в Настину тарелку дольку грейпфрута, себе взял яблоко.
– Эдуард Петрович, я знаю, что раскрытие убийства Алферова организовали вы. Это означает, что в ваших руках весь Город, в том числе и правоохранительные органы. Я примерно представляю себе размах коррупции, процветающей здесь, и не очень верю в вашу доброту и сентиментальность. Я отдаю себе отчет в том, кто вы такой, и иду на сотрудничество с вами с открытыми глазами. И делаю это только потому, что то, о чем вы мне говорили, чревато очень тяжкими последствиями и может повлечь новые жертвы. Мое согласие
– Но Ханин действительно покончил с собой. Мы просто этим воспользовались.
– А заключения эксперта? Куда вы их денете? Организуете пожар в здании ГУВД, в котором сгорят все вещественные доказательства и процессуальные документы? Эдуард Петрович, поймите, я не угрожаю вам. Дайте мне слово, что, если убийца Алферова будет обнаружен, дело возобновят по вновь открывшимся обстоятельствам. Дайте слово, и мне этого будет достаточно, чтобы с чистой совестью помогать вам.
– А если я дам слово, но не сдержу его?
– Значит, я идиотка и понесу за это ответственность. Но это уже мои проблемы. Сводить с вами счеты я не буду. Обманутый в нашем с вами случае виноват не меньше, чем тот, кто обманул. Каждый должен сам расплачиваться за свои ошибки.
– Хорошо, Анастасия, откровенность за откровенность. Следствие по делу об убийстве нужно было прекратить любой ценой, чтобы не спугнуть тех, кто засел в «Долине». Раскрытие организовано и оплачено мной, тут вы не ошиблись. У нас было несколько вариантов, как это можно было сделать. Самоубийца – только один из них. Для этого на станции «Скорой помощи» дежурил мой человек в ожидании подходящего случая. Но были и другие варианты, просто этот сработал первым.
– А фотография? Ведь она сделана при жизни Алферова. Зачем?
– Вы все еще мне не верите… За последние четыре месяца моим человеком в санатории сделаны фотографии всех отдыхающих, всех без исключения. Мы беремся за дело очень серьезно, имейте это в виду.
– И моя фотография есть?
– Обязательно. Хотите взглянуть?
– Хочу.
Денисов вышел в расположенный рядом со столовой кабинет и через несколько минут вернулся с фотографией. Настя была запечатлена в день приезда, осунувшаяся, с запавшими глазами и прикушенной от боли губой. Жертва концлагеря, а не молодая женщина!
– Эдуард Петрович, а кто написал письмо?
– Ну какая вам разница? – Он подлил ей в стакан мартини, бросил в него кубик льда и дольку лимона. – Это наши производственные трудности.
– Не скажите. – Настя лукаво улыбнулась. – Этому человеку не меньше тридцати пяти, либо, если он моложе, то живет с родителями. Он любит поэзию, хотя сам не сочиняет. И с фантазией у него бедновато. Как, похоже?
– Я спрошу, кому было поручено письмо. Но я жду ваших объяснений.
– Вы сами-то читали это письмо?
Денисов кивнул. Настя отпила большой глоток и начала медленно декламировать:
– «Этот человек, который так старался тебя позабыть и в чью память как раз по этой причине ты вторгалась снова и снова, как навязчивая песенка или броская фраза рекламы, которую
– Что это? – изумился Денисов.
– Стихотворение кого-то из испанских поэтов. Опубликовано в конце шестидесятых годов в журнале «Иностранная литература».
– Ну и память у вас! – восхитился Эдуард Петрович.
– Не жалуюсь. А человек ваш – халтурщик. Вот на таких мелочах и попадаются.
– Ну, это вы бросьте, – рассмеялся он. – Кто, кроме вас, вспомнил бы публикацию почти тридцатилетней давности! Это чистая случайность, что вы ее не забыли.
– Как знать, Эдуард Петрович. Стихотворение-то хорошее, его могут помнить многие, кто в те годы увлекался поэзией. Другое дело, что среди милиционеров таких людей сейчас уже не осталось. Но среди опытных адвокатов они вполне могут найтись. Адвокаты у нас в отличие от сыщиков и следователей работают до глубокой старости. Так что не рискуйте понапрасну.
– Я разберусь, – сказал Денисов, вдруг посерьезнев. – Ну что, Анастасия, перейдем к делу?
Алан не ожидал, что визит гостьи затянется так надолго. Был уже восьмой час, а Эдуард Петрович все что-то обсуждал с ней. Наверное, надо и ужин готовить в расчете на нее.
Алан заглянул в свои записи, помял руками бороду и принялся чистить баклажаны. Если через полчаса она еще будет здесь, он накормит ее такими овощами!
– У вас потрясающий повар, – искренне сказала Настя, доедая овощное рагу, – он готовит как раз так, как мне нравится. Что ж, Эдуард Петрович, ситуация у нас с вами тяжелая. До утра я подумаю, как мне работать с вашими гостями.
– Хотите с ними побеседовать? Я распоряжусь, чтобы их привезли в Город. Или отвезти вас на дачу?
– Я еще не решила. Видите ли, если они что-то скрывают от вас, то нет никакой уверенности, что они разоткровенничаются со мной. Если я за ночь не найду ключ к беседе, то она не имеет смысла. Но девушку надо привести в бассейн, я хочу кое-что выяснить на месте.
– Понял. Давайте договоримся о связи. Я не хочу, чтобы около вас в санатории появились люди, с которыми вы раньше не общались, это может насторожить преступников. У вас в номере есть телефонная розетка…
– Да, я заметила.
– Сегодня у вас будет номер телефона. Вам дадут аппарат, только вы его выключайте и убирайте куда-нибудь, когда не пользуетесь. И звонок поставьте на минимальную громкость. В котором часу вам позвонить?
– Без четверти одиннадцать. В это время я возвращаюсь с процедур.
– Без четверти одиннадцать я вам позвоню.
Денисов проводил Настю до машины, пожелал ей доброй ночи и не спеша поднялся к себе. Да, он не ошибся в этой девочке. Если не сможет она, то кто же? Сколько же ей лет? Толя говорил, тридцать три. Не девочка уже… В этом, наверное, и состоит ее главное оружие: выглядит совсем девчонкой, никто ее всерьез не воспринимает. Нет, главное оружие у нее – голова. Память, мышление, логика, расчет. А все остальное – просто прикрытие, чтобы никто этого оружия не заметил. «Умница, – почти ласково подумал он о Насте, – какая же ты все-таки умница».