Игра на чужом поле
Шрифт:
— Не торопись, — сказал Копцев твёрдо. — Сначала первый бой. Остальное потом.
Моему соседу по комнате достался норвежец, который вряд ли мог похвастаться какими-либо значительными победами. Из заслуг у него разве что умение завязывать перчатки. Но что удивительно — бой Кости пройдет после моего, хотя, казалось бы, у него весовая категория ниже. А вот мне, как это обычно бывает, повезло не слишком — я буду драться первым. Самый первый бой турнира!
До ужина мы всех соперников разобрать не успели, поэтому я порадовался, что не поддался уговорам Марты. А после ужина, например, будут рассказывать про призовые.
Ужин, как и обед, тоже был довольно скудным, но опять же достойным похвалы. Нам подали этот самый «какер», который оказался ничем иным как запечёными в духовке фрикадельками из свиного фарша с тушёной капустой. Не знаю, как повар семьи Ингрид готовит это блюдо, но местный повар опять приятно удивил, а так как у нас был ещё и стратегический запас выпечки, то спать мы с Костяном легли сытые и довольные. Довольные, кстати, ещё и потому, что за бронзу обещали двадцать тысяч крон! Про себя говорить не буду, но Костя полон решимости взять золото и пятьдесят тысяч крон, что на тот момент равнялось чуть больше пяти тысячам долларов.
Ночь, правда, выдалась беспокойной. Нас разбудил какой-то шум этажом ниже и громкие разговоры, но, поворчав на местный беспредел, мы всё равно отдохнули неплохо.
Утром после лёгкого завтрака меня вызвал к себе руководитель делегации, что было немного странно. Во-первых, автобус должен был подъехать за нами уже через двадцать минут. Во-вторых, Евгений Петрович, чиновник из федерации, был больше бюрократом, чем спортсменом. Зачем я ему понадобился?
Жил Петрович в люксе, на который федерация не пожалела валюты. Кроме маленькой кухни и спальни, которую я не успел осмотреть, была ещё приличного размера гостиная. Здесь стояли телевизор, видеомагнитофон, стереоцентр, а также мебель — довольно приличная, явно из дорогих.
Был наш главный не один, а в компании стройной, стильно одетой по местной моде девушки с лицом, как у снулой рыбы: ни улыбки, ни мимики — абсолютно нейтральное выражение, и пухлого дяденьки средних лет, который, в отличие от спутницы, улыбался так дружелюбно, что я захотел срочно сбегать и пересчитать оставшиеся под подушкой кроны. Ну а куда мне их прятать?
— Анатолий, тут с тобой хочет поговорить человек из нашего посольства — Виктор Анисимович, — сразу перешёл к делу Евгений Петрович.
Девушку не представили, но я как человек воспитанный, протянул ей руку первой.
— Анатолий Штыба.
— Вера Викторовна, — озадаченно пожала руку та.
Виктору Анисимовичу я пожал руку покрепче, чем Вере, но палку не перегибал. К чему мальчишество? Не буду барагозить!
— Анатолий, а у нас для тебя отличная новость! — толстячок улыбнулся ещё шире, хотя, казалось, это было невозможно.
Глава 8
Ничего хорошего от слов пухляша я не ждал, но примерно догадывался, к чему тот клонит. Или меня засунут в экологическую комиссию или отправят вместо подготовки к бою знакомиться с родителями Марты! Чего бы я лично в данный момент не хотел. Возможно СССР, Норвегия или улыбчивый дядя какой-либо профит с этого и поимеют, но мне плевать, меня интересуют только мои хотелки. А именно: выиграть турнир, тесно пообщаться с Мартой, а если будет шанс — закрыть вопрос с мелованной бумагой.
— Слушаю, — сдержанно произнёс я, подавив раздражение и желание съязвить «и повинуюсь».
— У тебя, Анатолий, есть дела куда важнее, чем турнир, — начал Виктор Анисимович, сияя. — Завтра в Осло стартует межгосударственная конференция по экологии, и ты, — он сделал драматическую паузу, — будешь представлять там Советский Союз! Кстати, от Норвегии членом делегации будет небезызвестная вам девушка… Что, сделал я тебе сюрприз? А? — захохотал довольный собой дипломат.
— Вот сейчас — да, — сказал я чистую правду.
— Хорошо, что у вас завтра выходной и нет боя, — продолжил дипломат, — но хотелось бы, чтобы вы сегодня прошли у нас в посольстве подробный инструктаж. На послезавтра я договорился, чтобы ваш бой поставили тоже на утро…
— Извините, но боя послезавтра может и не быть! — перебил я.
— Это как? — улыбка дипломата на миг потускнела. — Не переживайте, организаторы нам идут навстречу, всё предусмотрено, — он обернулся к своей помощнице, будто искал у неё подтверждение своим словам.
— Толя имеет в виду, что он может сегодня проиграть и выбыть из турнира, — скривился Евгений Петрович, явно недовольный тем, что я сам не озвучил очевидный факт.
— Так это даже хорошо! Я-то думал! Фу, ерунда какая! — отмахнулся Виктор Анисимович, но, увидев мою насупившуюся физиономию, быстро поправился: — Я уверен, что вы выиграете соревнование, так ведь?
— Это спорт. Соперники серьёзные: и немец сегодняшний и возможный кубинец в финале, — не поддержал оптимизма посла старший тренер советской делегации, чем сразу вызвал во мне глухое раздражение.
«Эко ты, Толя, самолюбивый стал, — мысленно пожурил я себя. — Чуть кто усомнится — сразу в морду бить? Ну, положим, желание врезать Петровичу — это так, мечты, но всё равно неприятно, когда твой успех тут никому особенно не нужен».
Начни я сейчас объяснять Виктору Анисимовичу, что осенью в Москве будет проходить чемпионат мира по боксу, и что этот турнир — важный этап подготовки к нему, уверен, тот бы всё равно не понял. 'Подумаешь, одна медалька. А налаживание отношений со страной НАТО, которая, между прочим, к нам неплохо относится, — это дело важное! Ерунда ваш спорт. Вот моя карьера… " — наверняка примерно такие мысли крутились в его голове. СССР охотно требовал жертв от своих граждан, прикрываясь лозунгами об общем благе. Но я, уже успевший заразиться цинизмом из будущего, прекрасно понимал: благ этих мне точно не достанется, а вот попотеть придётся.
— Короче, Толя, после боя не задерживайся там и сразу в посольство, — окончательно взбесил меня Петрович.
По пути ругался про себя. «После боя»… Вообще-то, это бокс! Я после боя могу и в больничку поехать! Случаи бывали! У меня соперник, на минуточку, призёр чемпионата мира!
Едем в автобусе. Меня, пышущего злостью, красоты Осло не трогают, как и не лезут ко мне остальные ребята. Лишь слышу, как самый легкий из наших, Петренко, которому уже под тридцатник, уважительно шепчет кому-то: