Игра на двоих
Шрифт:
— Сегодня последняя ночь перед Играми. Ты ничего не хочешь мне рассказать?
Я поворачиваюсь к ней и, наклонившись, шепчу:
— У тебя слишком хорошая память.
Шутка выходит невеселой и звучит жалко, будто наспех придуманное оправдание.
— Каково это — умирать?
Прикрыв глаза, я вспоминаю свои Игры и все, что за ними последовало. Боль, кровь, страх, попытки забыться.
— Порой это намного легче, чем жить.
Девочка замолкает, но ненадолго.
— Будет больно?
— Совсем немного, — даже я сама
Немного подумав, добавляю:
— Для таких, как мы, Прим, Смерть — не враг. Сначала ты боишься Смерти, боишься обернуться и увидеть ее у себя за спиной, но очень скоро свыкаешься с постоянным, пусть и невидимым, присутствием. Она всегда рядом: кружит над твоей головой грозовым облаком в пасмурный день, наблюдает за тобой из-за угла, знает о тебе абсолютно все, больше, чем ты сама. Она в каждой капле крови, на лезвии ножа в твоей руке, на кончике каждой стрелы в колчане противника. Ты прячешься от нее, а затем, привыкнув, даже перестаешь чувствовать ее незримое присутствие. Иногда она уходит, но ненадолго, и обязательно возвращается. Если тебе повезет, все произойдет так быстро, что ты даже не поймешь: на этот раз она пришла, чтобы увести тебя за собой.
С этими словами я поднимаюсь на ноги и иду к двери. Но, не успеваю тронуть деревянную строку, как Примроуз снова заставляет меня задержаться.
— Я не знала, что покажу Организаторам вплоть до самого последнего момента, до минуты, когда прозвучало мое имя.
— Как ты решилась на это? — обернувшись, жестом показываю на едва затянувшуюся рану.
— Я долго думала, как поступила бы ты на моем месте.
— Я не самоубийца, малышка, — усмехаюсь я.
— За что ты получила двенадцать баллов?
— Если ты внушила им страх и, может быть, уважение, то я — ужас и отвращение. У каждого свои методы, Прим.
— Ты хотела жить?
— Да. Очень.
Я заранее боюсь вопроса, который не по годам умная девочка задаст мне следующим.
— А сейчас?
Задумчиво постукиваю костяшками пальцев по двери. Полированная древесина тихо звенит под моими слабыми ударами.
— Думаю, нет.
— Тогда почему…?
— Почему я жива? — мне вдруг становится смешно. — У меня просто есть определенные причины на то, чтобы жить. Как только этих причин не станет, не станет и меня.
— А у этих причин есть имена?
Я в который раз мысленно поражаюсь ее проницательности.
— Да, — мои губы трогает тень улыбки. — Но это не только люди. Мне нужно кое-что сделать… Успеть сделать, пока Смерть наконец не придет, чтобы забрать меня с собой.
— Ты ждешь этого момента?
— В плохие дни — да, в хорошие — нет. Я стараюсь жить так, чтобы потом, в свои последние мгновения не жалеть о потерянном времени. Ты задаешь слишком много сложных вопросов, Прим.
—
— Да, — опрометчиво говорю я, еще не зная, как сильно пожалею о сорвавшемся с языка коротком слове.
— Ты хотела, чтобы я показала Организаторам что-то особенное… чтобы они не забыли обо мне.
— Так было нужно, — твердо отвечаю я. — Ты все сделала правильно. Ты рисковала, но это того стоило.
— Хорошо. А ты?
— Что я?
— Ты запомнишь меня?
Комок в горле мешает говорить, и мой голос срывается на хрип загнанного в ловушку зверя.
— Тебя… Тебя невозможно забыть, Примроуз Эвердин.
Не оборачивайся к ней. Не подходи к ней. Не прикасайся к ней. Я стремительно вылетаю из комнаты, теряя последние крохи самообладания.
Проходя мимо гостиной, замечаю темный силуэт у окна. Пит. Забрался с ногами на подоконник, обнял себя за плечи и уставился на Главную Площадь, откуда, несмотря на предрассветный час, все еще доносятся воодушевленные крики толпы, предвкушающей незабываемое зрелище.
— Не спится? — я подхожу к нему со спины и сажусь напротив на широком каменном уступе.
— Уснешь тут, — невесело улыбается в ответ парень.
— Это было очень смело с твоей стороны, — замечаю я, имея в виду его интервью. — Не каждый решится поведать о своих чувствах на весь мир в прямом эфире.
— С моей стороны было бы смело не поддаться влиянию Хеймитча и играть по своим правилам, — усмехается Пит. — Спасать себя, а не Прим.
— Он хочет как лучше.
— Знаю. Спасибо вам обоим.
— За что?
— За то, что пытаетесь вытащить нас из этой ямы, полной крови невинных детей.
— У нас нет выбора, — смеюсь я. — Мы вас туда столкнули, нам же теперь и спасать. Так почему ты поступил так, как сказал ментор?
— Я просто испугался, — замявшись, признается Пит.
— У тебя много страхов?
— Не слишком. По правде говоря, их вообще не было до того момента, когда ты назвала мое имя со сцены на церемонии Жатвы.
Я не выдерживаю его взгляда и бессильно опускаю глаза.
— Так получилось. Здесь нет моей вины.
— Знаю, — повторяет парень. — Я говорю не об этом. Когда я стал трибутом, меня вдруг начало страшить то, о чем я никогда и подумать не мог.
— Смерть?
— Нет, — он снисходительно качает головой. — Я боюсь потерять себя в этих Играх. Стать кем-то другим.
— Попробуй удержаться от соблазна измениться, может, очередная попытка очередного наивного трибута окажется успешной, — мой голос вибрирует от раздражения.
— Я просто не хочу быть пешкой в чужих руках, — оправдывается Мелларк.
— Ты уже ею стал. Пешкой в руках Хеймитча.
— Это другое.
— Ты думаешь, твоя жертва ради беззащитной девочки, которая тебе никто и которую убьют сразу после того, как расправятся с тобой, поможет тебе остаться человеком?