Игра на двоих
Шрифт:
— Как ты выжила?
— У меня в рюкзаке нашлась пленка из какого-то особого материала, который не поддается воздействию кислоты. Когда дождь закончился, ждала у ручья, зная, что ты рано или поздно придешь за водой. Тебя нашли профи; я была слишком далеко, чтобы помочь, поэтому побежала за вами, держась немного в стороне. По пути встретила парня и девушку из Четвертого; они погнались за мной. Добравшись до опушки, почувствовала подземные толчки. Видя, как ты скрываешься в пещере, я заманила парня в заросли кустарника и убила его, чтобы профи подумали, будто погибла ты. Девушка убежала, а я вернулась к ручью, надеясь, что ты придешь, как только наберешься сил.
— Выходит, все это время ты была моим ангелом-хранителем?
— Наверное, да, — улыбается девушка.
Охваченная самыми противоречивыми чувствами, я резко поднимаюсь на ноги и иду в лес. Эмили не навязывается и остается на берегу, понимая, что мне нужно обдумать ее слова.
Прислонившись
Неслышно подойдя к девушке, наклоняюсь и шепчу:
— Предупреждала же: я ничуть не лучше других.
Она поворачивает голову, непонимающе смотрит на меня и тепло улыбается. В ту же секунду я перерезаю ей горло.
Эмили падает на спину, к моим ногам. Решимости как не бывало. Я вижу взгляд карих глаз, полный искреннего недоумения и обиды, замечаю зажатый в руке камень, которым она достала из сумки, чтобы наточить затупившийся нож, и в первый раз на собственном опыте убеждаюсь в правоте Хеймитча: на Арене нет и не может быть Победителей.
Раздается пушечный выстрел. Я вновь остаюсь одна, только теперь этот факт меня совсем не радует.
========== Глава 8. Тот, о ком все забыли ==========
Время словно остановилось. Как завороженная, я смотрю в глаза Эмили и не могу двинуться с места. Несмотря на бледность и остекленевший взгляд, ее лицо сохранило выражение невинности и детской обиды. Ни немого укора, ни разочарования — только застывшая маска легкой грусти и удивления. Она никак не ожидала предательства от той, кто за столь малое время смог заслужить ее доверие. Эмили думала, что я — та, кто станет ее союзником и другом, та, кто нуждается в помощи и покровительстве. Та, кто достойна победы.
— Ты ошиблась, понятно? Ошиблась! — скрывая охватившее меня раскаяние и боль от осознания непоправимой ошибки, я срываюсь на крик. — Мне не нужна помощь! Я такой же трибут, как остальные — почему ты назвала меня другой?!
Я так никогда и не узнаю, что она имела в виду: ответом мне служит мертвая тишина; даже птицы замолчали от моего отчаянного крика. Чувствуя, как окончательно теряю над собой контроль, я силой отвожу взгляд от убитой, поднимаю упавший нож, забираю ее оружие и сумку и спешу вниз по ручью. За спиной слышится звук планолета. Я действую как во сне: движения замедлены, зрение и слух почти не работают, окружающий мир перестает казаться реальным. Заметь меня противник, ему бы не потребовалось много усилий, чтобы убить соперницу. Сейчас я не в состоянии даже сопротивляться. Пройдя пару сотен метров, устраиваюсь под раскидистой ивой и, скрывшись за ее длинными ветвями, разбираю рюкзак Эмили. Первым мне попадается тот самый камень, который девушка достала из сумки, чтобы заточить мой нож. Не в силах сдержаться, я что есть силы размахиваюсь и бросаю его в воду, на самое дно ручья. Избавляясь от него, я надеюсь стереть все воспоминания об своей последней жертве.
Переложив часть вещей в свою сумку, бросаю все остальное под деревом и ухожу. По дороге в пещеру мне встречаются кролики: заставляю себя подстрелить пару — несмотря на то, что случившееся сегодня сильно выбило меня из колеи, от мести компании профи я не отказываюсь. Стараясь как можно меньше прикасаться к переродкам, складываю их в предусмотрительно захваченный рюкзак девушки и продолжаю идти.
На протяжении всего пути меня преследует Эмили: она так и стоит перед глазами с перерезанным горлом и и обиженным выражением лица; мне повсюду мерещится ее звонкий голос
Отбросив сумки и оружие в сторону, медленно опускаюсь на землю и, обхватив голову руками, закрываю глаза — не хочется показывать истинные чувства зрителям и Распорядителям, но от камер не спрятаться. Слез нет — только ужас, бесконечное чувство вины и боль. Меня охватывает дрожь. Я до безумия хочу забыться, убежать, спрятаться от собственных мыслей, но они все равно настигают меня и загоняют в угол. Мне никуда не скрыться от них. Я бессильна.
Пытаясь выжить, я ни на секунду не задумывалась о том, что ради этого мне придется убивать — не животных, как на охоте в родном лесу, а живых людей. Без колебаний убила того парня из Дистрикта-10, обрекла на гибель Миэль — я ведь почти с самого начала знала, что тот кролик отравлен; наблюдала за медленной и мучительной смертью Эсмеральды под обломками скал. Убитые мной трибуты сами хотели моей смерти, я лишь защищалась, а потому мне не в чем себя упрекнуть. Но Эмили… Возможно, она и правда не желала мне зла и, понаблюдав за мной, решила, что я заслуживаю победы в Играх. Ничья смерть не вызвала сожаления — Хеймитч научил меня не испытывать жалость ни к противникам, ни к себе, однако меня не продолжает терзать мысль о том, что я ошиблась, подозревая Эмили в обмане. Теперь я никогда не узнаю истинные мотивы ее поступка.
Впав в оцепенение, немигающим взглядом смотрю на потолок и стены пещеры. Мысли пролетают одна за другой, но я уже не прислушиваюсь к ним. Закрыв глаза, представляю Дистрикт-12, знакомый лес, родителей, ментора — все, что угодно, только бы не возвращаться на Арену. Я устала. Замкнувшись в себе, сосредоточившись лишь на том, что происходит вокруг, я медленно, но верно теряю связь со всем, ради чего стоит жить, с теми, кто ждет меня, с тем, куда обязательно нужно вернуться.
Вдруг, как тогда, в Доме Правосудия, меня охватывает злость. «Ты хотела выжить. Ты убила ее ради того, чтобы выжить. А сейчас? Что случилось? Ты уже не хочешь вернуться живой? Даже профи не смогли тебя убить, неужели ты сама разрушишь все, чего добилась и откажешься от своего обещания? Предпочтешь деревянный ящик короне победителя?». Я мысленно даю себе пощечину. «Отвечай!».
Постепенно ко мне возвращается логика и способность ясно мыслить. Несмотря на чувство вины, я так и не поверила до конца в то, что Эмили искренне желает помочь и защитить младшего участника Игр. Мне с детства знакомы принципы и правила, действующие на Арене, и на моей памяти ни разу не случалось, чтобы трибут жертвовал собой ради союзника, даже если они из одного Дистрикта. Объединяясь, игроки всегда преследовали какую-то цель и, стоило им ее достичь, как они вновь становились врагами и не останавливались ни перед чем, чтобы убить вчерашнего напарника. Любой союз был временным: как только остальные соперники были мертвы, бывшие друзья принимались друг за друга, напрочь забыв о связывающих их узах. Рано или поздно это ждало бы и нас с Эмили: либо ее убил бы кто-то из профи или оставшихся трибутов, либо это пришлось бы сделать мне. И кто знает, смогла ли я поднять на нее руку после всего, что мы пережили вместе? Я и сейчас испытываю чувство вины, хотя была знакома с ней несколько минут — что было бы, проведи я с ней хоть пару дней? Нет ответа. Узы, связывающие людей перед лицом смерти, не так просто разорвать.
Внезапно мои мысли обращаются к Капитолию и Распорядителям. Представляю, как повеселились Организаторы, наблюдая за мной: зрителям ведь только и нужно, что зрелище, а я его им обеспечиваю практически с первого дня Игр. Умом понимаю, что все случившееся на Арене — вина Капитолия; мы убиваем друг друга по его прихоти, просто для развлечения заскучавших жителей и для того, чтобы потешить самолюбие Сноу.
Тем не менее, Организаторы дают выбор, пусть нам и не нравятся предложенные варианты. Мы можем убивать, чтобы выжить самим, быть убитыми другими, более сильными и выносливыми трибутами, или же совершить самоубийство на глазах зрителей, в знак протеста против всего мира. Другой вопрос — не будет ли подобный поступок расценен как слабость? Не зря говорят — выживает сильнейший, и не важно, силен ли он физически, или в нем сильно желание жить. Неужели после всех хлопот, которые я доставила Распорядителям, я смогу так легко сдаться и умереть, как они того желали? Ни за что. Единственное оставшееся у меня желание — взглянуть в глаза президенту и Сенеке во время коронования пятнадцатилетней победительницы. Ради такого стоит дожить до финала.