Игра против всех. Три дня в Дагезане

Шестаков Павел Александрович

Капитан глянул на Мазина. Тот энергично кивнул.

— Мы решили проверить на вокзалах и в аэропорту. С этой целью был составлен словесный портрет и сделаны снимки.

— Мертвого? — спросил Боб.

— Так точно, убитого.

Снимков было несколько. Зная, что мертвое лицо всегда теряет что–то специфическое, капитан дал указание снять его и в профиль, и анфас, и в полупрофиль, одетого в пиджак и в плаще — так, чтобы сохранить максимальное число примет.

— Этими фотоснимками я и занялся. Как вы сами

понимаете, одних поездов через наш город проходит в разных направлениях почти сто, поэтому надеялся я мало. Однако позволил себе сделать такое предположение…

Теперь он посмотрел на полковника.

— Не тяни резину, ради Христа! Правильное предположение сделал! Илья Васильевич решил, что человек этот приехал из Москвы.

— Совершенно верно. Из Москвы. Одежда у него вся импортная, новая. У нас в городе сразу такую не купишь, чтоб и плащ захватить в магазине, и костюм, и обувь. По отдельности можно, а сразу вряд ли. В Москве — дело другое. Там выбор шире. Но встает вопрос: зачем москвичу все сразу покупать? Вот если человек приезжий, а особенно из глубинки или транзитный, — тут уже объяснимо: купил и оделся! Так я предположил, и выделил из всех поездов московские.

— Капитан — голова! — бросил Боб.

— Молодец, капитан, — похвалил Скворцов без малейшей иронии.

Пустовойтов выслушал их и продолжал спокойно:

— Перебрал я проводников десятка два и напал на обстоятельнейшего старичка.

— Неужто запомнил? — усомнился Мазин.

— Ручается. Старичок проводник ночью дежурил, а человек этот вроде бы бессонницей страдал, курил много в тамбуре, потом в служебное купе зашел, они с проводником чай пили, беседовали.

— О чем же?

— Да темы у них исторические были. О далеком прошлом. Пассажир о скифах говорил, о курганах, что по степи сохранились. Проводнику этот разговор запомнился.

— А о себе он ничего не говорил?

— К сожалению, нет.

— Имя не называл?

— Тоже нет. Но проводник помнит, откуда он ехал. Билет у него был транзитный из Барнаула. А в Москве он остановку делал.

— Не ошибся старик?

— Ручается.

— Видите, молодежь, какая петрушка? — спросил полковник. — Запрос в Барнаул мы послали. И отпечатки пальцев приложили на всякий случай.

Боб покачал головой:

— Он и там мог быть проездом. Вернее искать через этого типа со стадиона.

— Никто вам не запрещает! Наоборот даже. Ищите! Две ниточки в руках держать всегда лучше, чем одну. Мы мнениями обменялись. Теперь побольше смекалки. Увлекаться не стоит, но неожиданные повороты не Исключены, совсем не исключены.

ГЛАВА III

Остановка десятого автобуса находилась в двух шагах от дома на Шоссейной улице. Тут же рядом, в начале небольшого, недавно разбитого сквера, виднелись две или три скамейки.

Мазин подумал, что, сидя на одной из них, анонимщик мог видеть, как выходила дочка Хохловой. Он перешел улицу и, толкнув дверь второго подъезда, стал подниматься по лестнице.

Позади кто–та быстро перешагивая через ступени, спешил наверх. Игорь посторонился. Спешил редактор институтской стенгазеты, тот самый, которого Мазин встретил в бухгалтерии. Он тоже узнал Игоря и даже как–будто кивнул, во всяком случае дернул худой головой и пошагал дальше, не оборачиваясь. Звонка не было слышно, только хлопнула дверь, и Мазин отметил, что редактор живет в этом же подъезде.

На втором этаже Мазин позвонил. Отворили ему не спрашивая. На пороге стояла девушка совсем не похожая на Хохлову: светлая, с прямыми, падающими на плечи волосами и серыми большими глазами.

— Здравствуйте. Мне нужна Елена Степановна.

— Мама еще не пришла с работы. Подождите ее, если хотите.

— Если разрешите… Вы Лена? Моя фамилия Мазин.

Девушка нахмурилась:

— Вы не ошиблись.

— Меня интересует кое–что связанное с этим злополучным сейфом.

Она провела его в комнату, где стоял букетик цветов и висел портрет Хохловой, лет двадцати, красивой и беззаботной.

— Зря вы пришли. Ваш друг уже узнал у мамы все и даже то, чего не было.

Последнюю часть фразы Мазин пропустил.

— Знаете, у вас такая работа, что после «всего» часто остается еще «что–нибудь», и это «что–нибудь» вдруг оказывается самым главным.

— Самое главное то, что мама не виновата!

— Я тоже так думаю. Но у меня спрашивают: «Кто же виноват?»

— А если вы ответите неправильно?

— Неправильно нельзя, — уклонился Игорь. — Вы работаете или учитесь?

— Работаю и учусь.

— В институте?

— В университете. На физмате.

— Любите математику?

— Люблю.

— А я, признаться, не очень…

И тут Мазин увидел чемодан. Обыкновенный, старенький, фибровый. Край его торчал из–под кровати.

— Вы помните, когда похитили деньги?

— Еще бы!

— Вы были в тот день дома?

— Да, дома. С утра.

— А потом? После обеда? Вечером?

— Какое это имеет значение? Я же ничего не знала.

— И даже собирались уехать из города?

Она вспыхнула. Так краснеют нервные блондинки — сразу и пятнами.

— Откуда вы знаете?

Игорь смотрел на чемодан, девушка тоже смотрела на чемодан, и по ее лицу и этим словам — «откуда вы знаете», произнесенным растерянно, он понял, что тот, кто писал письмо, не врал, но это не обрадовало, а огорчило Игоря.

— Я знаю, что часов в шесть, или немного раньше, вы вышли из дому с чемоданом. С этим чемоданом.

Лена не возразила.

— Сначала вы зашли в телефонную будку и позвонили.