Игра с незнакомцем. Сборник рассказов
Шрифт:
– Не знаю, – ответил он и приподнялся на локтях. Голова была тяжелая, чужая. – Кошмары какие-то.
– Успокойся, – она придвинулась к нему поближе, прижала к своей груди его голову. Поглаживала ее и говорила: – Успокойся.
Он был послушен до тех пор, пока чудовищный удар в живот не согнул его пополам.
– Куда ты?
– Подожди, я сейчас.
Он высвободился из ее объятий и босиком, в темноте, начал пробираться в ванную. «Странное вино», – подумал он.
Воды не было. Из-под ванны выглядывали чьи-то ботинки в засохшей грязи, и не одна пара. Много. Они выстроились в ряд. Тупые носы и острые, круглые… Синтетические моющие средства,
Вдруг раздался пронзительный звонок. «Муж», – догадался Чиликин и, покашливая, вышел из ванной. В трусах. Держа в правой руке…
– Где у вас тут топор можно помыть? – спросил он незнакомого мужчину. Тот раскрыл рот от удивления. Очень представительно выглядел мужчина.
«Только так, – подумал Чиликин. – А иначе пропал».
– Чиликин Иван Максимович? – строго спросил незнакомец. Он был на голову выше.
– Ну?
– Тридцать восемь лет, женатый?
«Пропуск», – решил Чиликин и как можно спокойнее спросил:
– Ну и что?
– Факт.
– Ну и что?
– У нас есть факты! – повторил незнакомец.
– Что? Что? Что? – зачастил вдруг Чиликин. Он заикался. – Ч-что вы с ними б-будете делать?
– Они подтвердятся! – пообещал представительный мужчина и быстро вышел из комнаты. Хлопнула дверь.
Женщина молчала. Вдруг она заплакала. Ее лицо сморщилось. Соски на груди были вялые, неприятного синего цвета. Чиликину вдруг стало жалко ее. Он положил топор на стол и сел с ней рядом.
– Успокойся! К тебе еще придут. – (Что я говорю?) – Вот увидишь!
– Нет.
– Все будет хорошо.
– Тебе надо уходить. Это не я. Это они… – бессвязно говорила она. – Они сейчас придут.
– Кто они?
– Они сейчас придут, – ее голос дрожал.
– Кто? – он тряс ее за плечи.
– Не знаю, не знаю, не знаю! – вдруг прокричала она. – Ненавижу вас всех! Уходите!
– Да что с тобой?
– Уходите немедленно!
Чиликин встал и начал одеваться.
– Может, чаю на дорожку?
– Я же сказала… – Она забилась в истерике. – Ненавижу! Уходите! Уходите!
– Прекрати сейчас же! – прикрикнул на нее Чиликин. – У меня дочери пятнадцать лет, дура!
Топор он завернул в газету и взял с собой – от греха подальше.
На улице было светло. Проехал трамвай, пошли и автобусы. Чиликин сел в пустую «двадцатку». И только теперь он сообразил, что ему пришлось испытать в эту жуткую ночь. «Господи! – подумал он. – Как же я жив-то остался!» И тут же чертыхнулся, больно ударившись коленом о переднее сиденье.
Сколько страху он натерпелся, а сколько еще было непонятного? Его пробил пот благодарности за то, что все так благополучно завершилось.
Но как же он ошибался!
Автобус остановился. Оказалось, что он идет по маршруту «семерки». И пришлось Чиликину тормозить частника. Он уселся рядом с водителем, поправляя тяжелый сверток на коленях. В салоне было включено радио, оно хрипело и издавало какие-то судорожные звуки. Частник оказался сосредоточенным, не отвлекающимся малым. Он совершенно не обращал внимания на полумузыкальный скрежет.
– У вас радио не работает, – заметил Чиликин.
– Я знаю.
– Волну надо настроить.
– Ручка настройки не работает.
– А совсем выключить?
– Так не работает!
– Неужели нечем поправить? – спросил Чиликин и заерзал на месте, шурша свертком.
– Сейчас… – водитель полез куда-то под сиденье. – Сейчас «Маячок» послушаем, – сказал он, неуверенно улыбаясь, и вытащил гаечный ключ…
Бедный, бедный Иван Максимович!
2. Газонокосильщик-3
Случилось
Взялись за дело рьяно и даже неистово, перебудив жителей окрестных домов. Газонокосилки на вид были неказистые, переделанные из старых инвалидок, однако звук выдавали отменный, под стать нескольким мотоциклам, заводимым разом. Стричь было трудно и весьма ответственно: непричесанное буйство зелени перемежалось то неловкими и сиротливыми бугорками, заросшими одуванчиками, то откровенными проплешинами без какого-либо намека на растительность. Тем не менее работа кипела, о чем свидетельствовал натужный рев и стрекот газонокосилок. Солнце палило нещадно, плавя трамвайные рельсы. Газонокосильщики в ярких оранжевых жилетках, в кепках с длинными козырьками, обливались потом и были похожи на несчастных отцов, нервно толкающих прямо перед собой коляски с ненавистными детьми.
Разбредались в разные стороны и вновь сходились. Преодолевали подъемы и спускались в низины. Стригли по нивелиру, вымеряли по теодолиту. Становились в ряд, отмечали расстояния флажками.
Стригли и в мать, и в мачеху. И иван-чаю тоже досталось. Догнали перекати-поле и его подстригли, да так ловко это проделали, что и перекатываться уже нечему было. В азарте выбрались на трамвайные рельсы и основательно распушили все одуванчики…
Закончилось все это страшно. Через час после такой напряженной работы раскрасневшийся бригадир газонокосильщиков послал младшего косильщика в бывший гастроном, ныне супермаркет. Ну, это понятно, зачем… Опьяненные успехами, приняли по чуть-чуть, разомлели на солнце и, как водится, закемарили. А газонокосилки-то оставили включенными! Это и решило исход дела. Первым пострадал самый младший. Он и ойкнуть как следует не успел, а уже погиб под острыми ножами разохотившейся газонокосилки. Только неясное «эх!» раздалось сквозь его гибельный сон.
Второй рабочий, постарше, сразу смекнув, что происходит что-то неладное, попытался было подняться на ноги и угодил головой прямо под нож своей газонокосилки. Раздался спелый хруст, похожий на звук лопнувшего арбуза или раскалываемого топором письменного стола, и двух уж нет, пропал «постарше», брызнув мозгами и рухнув всем телом в дурманящий бессмертник.
Все произошло в какие-то считанные секунды, так что и понять суть сообразно дикости момента сложно было. Однако более опытный бригадир все же вырвался из кровавого круга, очерченного ему озверевшими газонокосилками, и бросился бежать что было мочи по рельсам навстречу идущему трамваю. Он сорвал со своей головы кепку с длинным козырьком и размахивая ею, блестя воспаленной лысиной, опушенной редкими седыми волосками, багровея круглым от ужаса лицом, принялся истошно кричать во все горло. Вернее, это ему казалось, что он кричит. На самом деле никакого крика слышно не было. Он был начисто задушен неописуемым ужасом, и раздавался только сиплый хрип человека, объевшегося в жаркую погоду мороженым. К тому же и вагоновожатая, женщина предпенсионного возраста, едва не дремала, ведя свой утренний трамвай по маршруту. Так что сигнал о помощи и опасности ею не был услышан. Она очнулась только тогда, когда трамвай глухо ударился обо что-то и пошел дальше скрежетать железом, подминая под себя замешкавшиеся газонокосилки. Она завизжала и рванула ручку тормоза, но было уже поздно…