Игра с незнакомцем. Сборник рассказов
Шрифт:
Было это в августе. Осенью еще не пахло, по-прежнему зеленела трава, солнце, казалось, не уходило с неба, даже жара уставала бороться с людьми, и что-то близкое к зиме можно было обнаружить разве что в киоске «Мороженое», где в открытом картонном ящике сверху пломбира лежала глыба льда.
Через два дня Буров, вылезая из машины, случайно взглянул на небо, где перистые облака вытягивались спутанными нитями, и подумал: а почему бы нет?
Минуло еще три дня. Вечером, после института, мать сказала ему: «Тебе звонили». Он молча ел гречневую кашу. «Почему ты не спросишь кто?» «Не знаю», – ответил он и вышел из кухни. «И я не знаю, кто это был», – сказала она ему в спину. Когда зазвонил телефон, он сам взял трубку. Женский голос сказал ему, что письмо получено, все в принципе устраивает, только еще раз хотелось бы уточнить марку машины. «Жигули», –
«Над чем мне думать?» – спрашивал он себя, но недолго. Вот оно, приключение! – радостно решил он, и как только подумал, что «радостно», так и спросил себя: почему? Он еще раз повторил про себя: вот оно, приключение, – словно бросал высокомерную перчатку случайности, и еще раз повторил и еще. Вот. Оно. Приключение. Последний повтор уже не маскировался воодушевлением – темную пасть с редкими зубами раскрывала откровенная издевка. Он стал спокойнее. Вопросительный знак выгибал его брови, но слов перед ним не было. Он не знал пока, что ему у себя спросить – и у себя ли? И все же дважды сердце толкнулось в груди: позвонит ли?
«Я твердо решила, а вы?» – спросила она через неделю из зарешеченной темноты трубки. «Да», – выронил он шаткое убеждение в обратном. Договорились об оплате. Деньги были предложены весьма приличные, и всего-то работы: три раза в неделю, не более, часа по два, в основном по городу. Так вас устроит? «Устроит». Тогда завтра в семь часов вечера у филармонии, сможете? «Да», – ответил он, окончательно теряя в коротких гудках самообладание.
Они встретились. Дверцу машины открыла молодая женщина и спросила: «Надеюсь, это «Жигули»? Она была лет на десять старше Бурова. Зеленое платье, длинные волосы. «Вы правда не курите?» – спросила она. «Нет», – растерянно сказал он и включил музыку. Ехали около часа. Она говорила: налево… теперь направо. «Минут десять меня здесь подождите». Он разглядел двухэтажный дом, заслоненный низкой листвой деревьев, но вошла ли она туда, он не заметил. Она вернулась раньше, сильно хлопнула дверцей. «Музыку выключите, пожалуйста». «Громко?» – спросил Буров. «Нет. Я нот не люблю». Он пожал плечами. Высадив ее у филармонии, он получил деньги за неделю вперед и просьбу быть послезавтра у рынка в три часа дня, это не сложно? «Странно, – подумал Буров перед сном. – Я не спросил ее имени».
Они почти не разговаривали. Она говорила куда ехать, выходила из машины, отсутствовала минут десять, не более, потом возвращалась и говорила: поехали; спрашивала: в пятницу в два часа дня сможете?.. Институт он теперь редко посещал. Она называла места встреч: памятник на площади, цирк, проходная завода фаянсовых изделий, рынок, столовая у вокзала… А в десять вечера? «Смогу», – отвечал послушный Буров. Достаточно легкие деньги и куча вопросов, первый к себе: что я делаю?
Однажды в ней проскользнуло что-то обиженное. Она вышла из-за дома (обыкновенный пятиэтажный, за ним аптека, сквер… ничего особенного) и остановилась у светофора. Буров ей посигналил. Улицу она не переходила, глядела куда-то перед собой, мимо спешащих людей. Он подъехал, опустил стекло и окликнул ее: «Эй!» Она села в машину и, уронив руки между колен, кусала губы. «Подлец. Предатель!» – тихо прошептала она. Буров держал руку на дрожащем овале переключения скоростей, ждал. Вдруг она очнулась и сказала: «Поехали».
Как-то пришлось им выехать за город. День был солнечный, жаркий. Она ушла в лес. «Буду через пятнадцать минут». Буров плавился в салоне под раскаленной крышей и думал: «Я не только имени ее не знаю, я все еще не знаю ее зимних условий». В ожидании он полез в бардачок за сигаретами, которые держал для пассажиров, но тут же отдернул руку. «Что я делаю? – подумал он. – Я же не курю». Он посмотрел на часы и вдруг обнаружил, что она отсутствует уже около часа. В лес вела узкая тропинка. На воздухе было не так душно и влажно, как в машине. Он оттер пот с шеи носовым платком и шагнул за деревья. Совсем редкая стежка, пересыпанная прошлогодней серо-желтой хвоей вывела его к кустарнику, за которым виднелись просветы. Раздвинув ломкие ветки, он увидел залитую
Буров начинал кое о чем догадываться, но он мог и ошибаться. Наступил сентябрь. Пошли проливаться частые дожди. Во время одного такого дождя, когда работающие дворники размывало потоками по лобовому стеклу и она не смогла выйти у здания почтамта, она спросила: «Завтра?» «Да, – спокойно ответил он. – Утром, в девять». Дождь сокращался, уходил. «Завтра», – повторила она. Совсем пропал. «Завтра мы все решим», – сказала она, вылезая из машины. Буров глядел ей вслед до тех пор, пока она не затерялась в толпе.
Утром он выпил только чай. Мать вздохнула, когда он отодвинул тарелку с приготовленным завтраком и встал из-за стола. «Куда ты?» – опросила она.
На улице было холодно, воздух словно завис над двором в предчувствии первых заморозков. Он сел за руль и поехал. Через час был на месте. «Сегодня я спрошу ее. Надо же в конце концов узнать», – решил он. Вошел в лес. Под ноги упала шишка и сразу прерывистое дыхание – бег. Как это просто и странно. Знакомая тропинка. Стежка. Осень. Поляна. Блеснувшее по листве солнце. Ветер. Всё.
Прихоти дня
Вот так бы лежать и лежать, думаешь ты, и не видеть ничего из того, что происходит; если бы ничего не было, было бы намного легче, тогда бы не было июня, жары, футбола, чемпионата мира. О нем ты узнаешь из газеты, которую достал из почтового ящика соседей, движением похожим на сон или случайное одолжение времени. В основном, бесплатные объявления. А еще пишут, что сегодня четырнадцатое число, понедельник, и вечером наши будут играть с Бразилией в Севилье на стадионе, вмещающем 68 110 зрителей. Закрыв глаза, ты пытаешься представить себе это число, упакованное в униформу всеобщей неистовой страсти, но у тебя ничего не выходит, представляется только черно-белый футбольный мяч. Правда, он растет, увеличивается в размерах, поскрипывая от натуги; вот-вот он лопнет, разорвав воздух гулким хлопком. И тут вдруг звонит телефон; зрительная пружина дает отбой, ты берешь трубку.
Незнакомый голос тебя узнает сразу. Пока ты соображаешь, кто бы это мог быть, начинаешь соглашаться с ним, с его уверенностью в том, что не ошибся, скорее это ты ошибаешься, сомневаясь в его приглашении встретиться сегодня, ближе к вечеру, в скверике, напротив аптеки, еще Виталик подойдет, с тем, чтобы затем пойти в кафе, где вас будет ждать Сергей… Да, говоришь ты, я свободен, да, смогу, да, понимаю. Но ты не спросил: зачем? Странное дело, но вдесятеро больше слов, что он выложил против твоих полуслов, старающихся звучать более менее благородно, чтобы не уловить в них интонацию неузнавания, подвели тебя к этому многократному «да», пользуясь которым, ты крепил больше свою, нежели его уверенность в том, что вы знакомы. Если он знал тебя, то конечно же знал его и ты. А по тем близким тебе деталям, прозвучавшим в разговоре – «по-прежнему не работаешь?», «все так же один?» – это становилось окончательно доказанным. Странно, думаешь ты, и натираешь руками виски. Очень странно, ведь на самом деле сегодня 14 июня, воскресенье. Да, чемпионат мира, но во Франции, а не в Испании.
Вечер приходит как-то незаметно. Он наступает на пятки летнему дню, толкает его в потное, нагретое плечо, и тот заваливается; никнет его солнечная голова, удлиняются пыльные тени; людей на улицах становится больше, они спешат с работы. Выходишь и ты с незаполненным стадионом в голове. Но процесс уже начался. Полупустые трибуны ждут. Франция, шепчешь ты, чемпионат мира. Главное теперь – не встретить соседей. Дело не в газете. Это так, досадная мелочь. Газетку ты вернешь. Просто тебе сложно лишний раз увидеться с людьми, прожившими свою жизнь недаром. И все-таки встреча на лестнице. Пожилая супружеская пара. Тяжелое дыхание. Медленный подъем. Равномерное движение левых рук, отталкивающихся от перил. Гребцы по порожистой реке жизни. Вместе. «Недаром». Их внимательный взгляд на тебя. Они останавливаются, сушат весла. Пропускают тебя, газету, свернутую в трубочку и твое скорое, падающее сверху, расстрелянное зубами «р-расте». Ты слышишь, как тебе вежливо отвечают. Все нормально. Здороваться с людьми – значит признавать их и себя гражданами одного государства. С тобой здороваются – значит тебя не вычеркивают.