Игра с огнем

Джейн Анна

– За это.

– Но это не я!

– А кто? Я? Я, по-твоему, рисую у себя в доме такие чудные картинки?

– Я не помню, чтобы я рисовала у тебя на холодильнике.

Хозяин дома поднял бровь и посмотрел на правую ладонь Ники, на которой остались следы маркера. Она поймала его взгляд, посмотрела на свою испачканную руку и виновато отвернулась, как нашкодивший щенок.

– Ты это ототрешь.

– Я не помню, чтобы я рисовала это. Я мало что помню! Но… прости. Прости. Я все приведу в порядок. Прости! – уже в который раз извинилась

перепуганная девушка, обхватив себя руками и часто дыша. Спать она, правда, очень хотела, очень хотела домой. Забыв обо всем.

– Прощу. Когда все будет чисто. Дай руку, – без перехода потребовал Никита.

– Зачем? – рефлекторно спрятала руку девушка. Мало ли что дяде Укропу в голову придет? Сейчас как вколет что-нибудь нехорошее. Может, он из-за холодильника обозлился так?

– Затем. Руку. Быстро. Я не нянька, упрашивать тебя не буду.

Ника все же протянула вперед руку, с опаской и недоверием косясь на Кларского. А тот ничего плохого ей не сделал – всего лишь сжал пальцы на ее бледном запястье, прикрыл глаза и посчитал пульс. Он заметил, что девушка часто дышит и подумал, что, скорее всего, у нее повышенное сердцебиение – один из симптомов отходника после приема наркотиков.

Пульс, как он и ожидал, оказался повышенным, и парень, подумав немного, достал аптечку, вытащив обычный корвалол. Накапал довольно много в высокий стакан, подлил немного сока и протянул Нике:

– Пей.

– Что это?

– Лекарство. Думаю, для тебя это лучше, чем закинуться кодеином, или напиться, или опять догнаться.

Ника не поняла его слов, но послушно выпила противное на вкус «лекарство».

– Молодец. А теперь иди в ванну, тебе нужно принять холодный душ. И поесть. Потом ты выпьешь еще немного лекарства и попытаешься заснуть, – раздал инструкции Никита. – Ясно?

– Да… но…

– Я знаю, что нужно делать, чтобы прийти в норму после наркоты. Слушай меня. За мной.

И парень повел Нику в ванную комнату, обставленную по последнему слову техники, кивнул ей, без слов говоря, чтобы девушка поспешила. Там же дал ей чистую белоснежную майку, которая доходила Нике почти до колена.

Девушка осторожно переступила порог и непослушными пальцами закрыла дверь на замок, повернув круглую ручку, и, перед тем, как снять с себя одежду, спросила задумчиво через дверь, точно зная, что Ник еще не ушел, а стоит за стеной:

– А ты… ты это когда-нибудь пробовал?

– Что? – Никита действительно не ушел.

– Наркотики.

– Нет. Нет. – Чуть помедлив, он добавил: – Я же не дурак.

Ну да, все правильно. Он их только распространяет. Зачем Никите их пробовать? Он ведь и, правда, не дурак.

Ника посмотрела на себя в зеркало, поразившись своей бледности и усталому виду. Вот это да – она стоит в душе неприятного ей типа и смотрится в зеркало, в которое каждое утро смотрится он сам.

– Я тоже никогда не пробовала. И больше не хочу. Я не знаю, как это вышло, – произнесла она, беря в

руки бутылку дорогого освежающего мужского геля для душа, и улыбнулась – надо же, Укроп пользуется такими штучками, хоть и мегагопник.

– Если бы у меня была нормальная семья, я бы был идеальным сыном, – сказал неожиданно Ник, не понимая, почему рядом с этой нахалкой его тянет на откровенность. – Послушным, приветливым и примерным.

– Я верю, – со вздохом отозвалась Ника, желая, чтобы одеревеневшее тело вновь стало нормальным, а печальные, депрессивные мысли, главным образом посвященные ее неполноценности как члена общества, вылетели из головы, оставив, наконец, в покое.

– Мне бы не приходилось скрывать от любимой девушки, кто я есть. Ни от кого бы не приходилось. Я бы был самим собой.

Девушка стащила с себя джинсы, мысленно согласившись с парнем. Да, наверное, он прав, этот странный дебил с замашками садиста. С таким-то братом, как у Кларского, нормальным и не станешь. А если их отец был кем-то похлеще, чем господин Март, то детство и юность у Ника – вообще красота.

– Я буду ждать тебя в кухне. Надеюсь, ты вспомнишь все, что делала этой ночью. – Вновь стал плохим Никита. – И раскаешься.

– А что я делала? – в который раз перепугалась Карлова. Многого она не помнила – только какие-то отрывки: с яркими цветами и громкой музыкой. И еще каких-то бабочек, много бабочек, золотого цвета.

– Старательно взращивала в себе нимфоманку. И раздражала меня. А, да, – он все же решил подразнить ее, – у тебя отличные ножки. И не только ножки.

– У нас что-то было?! – тут же высунулась за дверь полураздетая Ника. Она вдруг вспомнила, как Ник стаскивал с нее ремень. От нехороших мыслей она еще больше побледнела и подумала, что сейчас грохнется в обморок. Нет, только не это!

– Благодари меня, что нет, – самодовольно ответил Кларский, окинув девушку заинтересованным взглядом.

– Вот блин, – тут же спряталась она вновь. – Точно?

– Я же сказал, что не дурак, – рявкнул ее собеседник, который действительно приложил много сил к тому, чтобы «ничего не было». – Быстрее там. Я ждать вечность не буду. – И, покачав головой, он ушел.

Зато все-таки увидел ее ножки и не только. И остался довольным.

А Ника только кулаком по стене, обложенной зеленым кафелем, хлопнула. Ну что за жизнь? Что она сделала такого, что с ней происходит весь этот безумный водоворот событий?

После прохладного душа ей действительно стало намного лучше: голова стала немного яснее, покалывание во всем теле проходило, да и дыхание стало не таким учащенным. Ника даже смогла немного поесть, преодолевая тошноту, – подозрительно спокойный хозяин квартиры на некоторое время стал поваром и приготовил ей овсяную кашу, а еще заставил выпить вновь «лекарство» и много воды, после чего отправил спать в комнату, по которой продолжал гулять освежающий ветерок. Парень был так любезен, что сказал Нике: