Игра с отчаянием
Шрифт:
— А ведь Усами-сан, скорее всего, убили именно внезапно. Просто… — Хитаги запнулась, — у неё было такое удивлённое выражение, словно она ещё не успела осознать всего ужаса ситуации…
— Отрицать бесполезно, Октавиан-сан. Вы — убийца, — торжественно объявила Эрика.
Амели ещё некоторое время смотрела на обвиняющих, а затем вздохнула, прикрыла глаза и медленно, спокойным тоном проговорила:
— Да, леди Усами ударила по голове именно я.
В зале суда вдруг все резко затихли. От слов Амели будто повеяло неприятным холодком. То, как легко и спокойно, даже безразлично, она признала себя убийцей, не могло не пугать.
Самый большой ужас испытала Марибель. Сейчас от самого вида метательницы ножей у неё начинали дрожать руки, а на коже выступали мурашки. Ей становилось жутко от того, как спокойно Амели говорила о том, что она убила её подругу, ни в чём не повинную, ради…
— Ради чего?.. — выдавила Марибель, усиленно борясь с дрожью в голосе.
Амели медленно перевела взгляд на Супер Мечтательницу. Марибель показалось, что взгляд девушки стал теплее. Она будто… извинялась перед ней за то, что отняла её подругу.
— Леди Хан, — тихо произнесла Амели, — я понимаю, что леди Усами была вам очень дорога. Я не вправе просить прощения за то, что сделала. И всё же, знайте: я сделала всё, чтобы эта смерть была как можно более легка. Леди Усами не повезло оказаться не в то время не в том месте, а Миледи всегда говорила, что если мне придётся лишить жизни невинного человека, я должна сделать это как можно более гуманно…
Марибель сжала пальцы на юбке и опустила голову. Она не могла простить убийцу Ренко, но и исправить ситуацию была не в состоянии. Осознание собственного бессилия холодными тисками сжало её сердце, и ей стало так больно, что слёзы снова непроизвольно потекли из глаз. Она пыталась хоть немного утешить себя мыслью, что, умирая, Ренко не страдала, но все попытки сводил на нет тот факт, что она больше никогда не увидит улыбку подруги; никогда больше они не будут вместе совершать авантюрные путешествия и исследовать мистические загадки прошлого.
Тем временем Эрика презрительно хмыкнула.
— Вы делаете всё, что вам скажет ваша Миледи, Октавиан-сан? — с издёвкой спросила она, выделяя слово “Миледи”.
Амели лишь кивнула в ответ.
Тем временем Дэймон, окончательно запутавшийся в своих мыслях, растерянно глядел на Амели. Наконец, он выдавил:
— И всё же… кого вы так хотели воскресить, Октавиан-сан? Вашу сестру?
Амели повернулась к нему. На её лице появилось некое подобие лёгкой горькой улыбки.
— Господин Хицугири, я уже говорила вам, что мы с сестрой отличаемся от остальных в этой школе. Если бы я и могла этого захотеть, я бы вряд ли сделала это. Всё, что бы я ни делала, я делаю ради Миледи. И сейчас я, — она опустила глаза, — пыталась воскресить одного очень дорогого ей человека… В конце концов, я с самого начала пришла сюда в надежде вернуть его Миледи.
Внезапно в зале раздался смех. Это Эрика не смогла удержаться, чтобы не рассмеяться.
— До чего же глупо! — наконец, фыркнула она. — Делать всё, несмотря на полное отсутствие выгоды? У тебя вообще есть собственное мнение?
Амели вздохнула.
— Леди Фурудо, вы, похоже, совсем не понимаете, — проговорила она, — что я — не вы. Вы — фигура, которая изначально была человеком. Я — вещь.
Услышав, как её называют фигурой, Эрика вздрогнула. Одно это слово вызывало
— Погоди, — остановил он. — Что ты имеешь в виду, называя себя вещью?
Амели спокойно прикрыла глаза и объявила:
— То, что я не человек. Изначально я фарфоровая кукла, которой подарили личность, а позже — человеческое тело и возможность двигаться. Но Миледи не могла дать мне эмоций, которых у неё не было, и я получила от неё только одну — безграничную привязанность к ней.
Все буквально потеряли дар речи. То, что они всё это время жили бок о бок с ожившей куклой, просто не укладывалось в их головах: для подавляющего большинства это казалось совершенно невозможным. Мало кто допускал возможность существования магии, а уж тем более — оживших предметов.
— Мисс Эрика, — внезапно сухо заговорил Марти. Он, в отличие большинства, не выглядел удивлённым признанием Амели. Сейчас его явно тревожило что-то, не относящееся к делу, но было неясно что. Говоря, он мрачно глядел в пол. — Вы всё время говорите, что “любовь не нужна”. Но для Амели это далеко не так. Ведь без своей любви Амели — просто красивая оболочка. Пустышка, tabula rasa.
— Не думала, что вы помимо философии знаете крылатые выражения, — усмехнулась Эрика, проигнорировав его слова.
— На самом деле, это всё сериалы и видеоигры, — Марти попытался как обычно развязно усмехнуться, но вышло откровенно жалко. Он был слишком погружён в свои мрачные мысли, чтобы сохранять беззаботный вид.
Остальные тем временем всё ещё пытались прийти в себя после признания Амели. А вот для Хитаги многое вставало на места — в первую очередь, разговор с Урсулой и Амели на втором этаже. В том, что они обе являлись куклами, сомнений не было. “Теперь ясно, почему Урсула говорила, что ей “не положено быть сообразительной”, — подумала Супер Азартный игрок. — Видимо, куклы могут следовать лишь той “роли”, которую им навязали хозяева, давшие им личность”. Затем Хитаги невольно перевела взгляд на Тау. “Интересно, Тау — тоже ожившая кукла, или ей все же кто-то управляет?..” Хитаги не могла объяснить причину, но почему-то была уверена, что с Тау ситуация несколько иная. Возможно, поведение куклы казалось ей слишком… независимым?
Тем временем Дэймона занимали другие мысли. Он задумался о том, каково быть существом, которому недоступны даже такие простые мелочи жизни, как обладание собственными желаниями. Ведь Урсула с Амели полностью зависят от воли своих хозяев, и наверняка их собственная воля подавляется, если господам что-то не нравится в их поведении. “Самые настоящие вещи…” — с горечью подумал Дэймон.
— Разве это не печально? — против его воли вырвалось у него. Поняв, что сказал это вслух, он пояснил: — Не уметь даже чего-то хотеть — разве не печально?
Амели взглянула на него, склонила голову набок и, прикрыв глаза и едва заметно улыбнувшись, произнесла:
— Вовсе нет. Ведь я с самого начала была такой…
Лицо Амели постепенно приняло своё обычное выражение, голова — правильное положение, а плечи опустились. Она затихла, словно ключ, которым её завели, раскрутился, и механизмы прекратили свою работу. Больше она говорить была не намерена.
Ненадолго в зале повисла тишина. Нарушил её Кано.
— Но ведь у нас ещё и Шинтаро убили, — напомнил он.