Игра с судьбой (продолжение темы "Рекрута")
Шрифт:
Окончательно сбитый с толку Афанасий следует за мной, оглядываясь на горбоносого с каким-то извиняющимся выражением на покрасневшем лице, мол, я бы рад, да вишь какие тут дела, и все такое.
В помещении, куда заходим, очень уж жарко натоплено. За столом какой-то красномордый чин, скорее всего начальник стражи, что-то диктует худосочному лопоухому юнцу, скрепящему пером по делтоватому листу бумаги. Увидев нас, красномордый подскакивает и вытянувшись, докладывает воеводе о
– Зря разоблачился, Дмитрий Станиславовичч, - обращает внимание Афанасий на то, что я снял дубленку.
– В казематах зябковато будет.
– Нешто ты меня в казематы запереть собираешься?
– пытаюсь пошутить, но, заметив взметнувшиеся брови воеводы, поспешно поясняю: - Да шучу я, шучу. Однако думаю, нечего нам по казематам шастать. Пущай Савелия сюда приведут. Допрашивать в комфорте надо, тогда и не пропустишь никакой мелочи.
– Воля твоя, боярин, - кивает тот и отдает соответствующие распоряжения.
– И еще, Афанасий Егорыч, - подхожу и тихо говорю в самое ухо: - Надобно сделать так, чтобы никого кроме нас при допросе не было.
Воевода, почему-то тоже в полголоса, что-то говорит красномордому начальнику стражи. Тот в свою очередь шепчет писарю, предварительно толкнув того в бок, отчего тот мазнул пером по бумаге, оставив неприглядную кляксу.
– Чернила и бумагу оставь, - говорю писарю, видя, что тот загробастал с собой чернильницу. И в ответ на вопросительный взгляд воеводы развожу руками и поясняю: - Расписочку о неразглашении тебе, воевода, написать все же придется. А заодно и протокол допроса собственной рукой составишь, дабы светлейший узрел твое радение.
Не успевают красномордый с писарем скрыться за дверью, как через противоположный вход вводят Савелия. Двое угрюмых стражников с саблями наголо крепко держат гвардейца за локти. Руки его связаны за спиной, лаза затравленно зыркают по сторонам, борода всклокочена, в волосах желтеют соломинки.
– Напраслину на меня возводят, боярин, - говорит он, заметив меня.
– Не убивал я лекаря. Я же подле тебя был все время.
– Можете быть свободны, - киваю на дверь стражникам.
Те непонимающе смотрят, то ли не поняв, что я имею ввиду, то ли соображая, стоит ли мне подчиняться.
– Пошли вон!
– переводит на понятный им язык воевода, и мужики споро покидают помещение.
Продолжая играть великого конспиратора, поочередно подхожу ко всем дверям и, резко отворив, выглядываю. Не обнаружим подслушивающих шпионов, возвращаюсь к воеводе и, предложив ему сесть за стол, диктую текст расписки. Видно, что лично скрипеть пером тому доводится нечасто - высунув кончик языка и то и дело вытирая со лба выступающий пот, тот
– Так, отлично. Теперь здесь подпись и число, - тычу пальцем в нижний правый край листа.
– Ну вот, теперь можно приступить непосредственно к делу.
Беру со стола перочинный, в полном смысле этого слова, ножик и подойдя к гвардейцу перерезаю веревки на его руках.
– Садись, - указываю ножиком на лавку.
– Рассказывай.
– Что рассказывать-то, боярин?
– Все рассказывай - где был, чем занимался с того момента, как меня вчера подстрелили, кто может подтвердить.
– Дык, не был я нигде, - растерянно говорит Савелий.
– Подле тебя неотлучно находился.
– И ночью никуда не выходил?
– Единожды только и вышел по нужде.
– Кто-то видел, как ты выходил?
– Дочка воеводы Полина Афанасьевна как раз из светелки своей выходила. Она может подтвердить. И еще кто-то из холопов дрова в избу заносил, - с готовностью сообщает Савелий, не понимая, что указывает на нежелательных свидетелей.
Бросаю взгляд на воеводу. Тот внимательно слушает, забыв о своей обязанности вести протокол допроса. Может, оно и к лучшему, что забыл.
Снова обращаюсь к гвардейцу:
– Когда последний раз видел лекаря Илью?
– Лекаря-то? Дык, как он твою голову перебинтовал, Так и ушел. Более не видел я его. И не убивал я...
– Погоди, - поднимаю руку ладонью вперед, осаживая вскочившего арестанта.
– Ты с лекарем о чем-либо разговаривал? Может, ссорились или спорили о чем?
– Да о чем же мне с ним спорить, боярин? Он же лекарь, а я солдат.
– Отвечай по существу!
– прикрикиваю для порядка на гвардейца.
– Не было промеж нас ни ссоры, ни спора какого. Нешто я буду лекарю перечить?
– снова не сдерживается бедолага.
– Он как наказал тебе покой обеспечить, да еще сказал, чтобы бульон куриный обязательно сварили - от удара головы помогает, так и ушел.
– То и я слышал, - подает голос воевода, - про бульон-то.
– Так я ж и не видел больше Илью, - Савелий переводит взгляд то на меня, то на воеводу и произносит на этот раз тихим поникшим голосом: - Не убивал я лекаря.
Мне искренне жаль парня. Жаль, несмотря на то, что это он той злополучной ночью под руководством Алексашки накинул мне на голову кафтан и постоянно отвешивал тумаки, пока меня, связанного, вели к князю. И будь на то княжеская воля, снес бы Савелий мою голову сабелькой не задумываясь, а может, и испытал бы даже некое удовлетворение. А мне вот его жаль. Вот такое я дитя цивилизованного века.