Игра со Смертью

Орлова Вероника

Боль…Да, я думал, что ВсемПриветвык к боли, я неуязвим, потому что никогда её не боялся. Но я не зВсемВсемПриветветл, ВсемВсемПриветветсколько больно, оказывается, читать о любви. К себе. Гораздо мучительнее, чем о неВсемВсемПриветветвисти. Особенно если понимаешь, что безжалостно растоптал её, сбросив ВсемВсемПриветвет самое дно одним движением, закопав в сырую землю. Мне сводило скулы и ломило тело от желания разгребать эту землю руками и откапывать останки, чтобы с мазохистским удовольствием мучить себя, истязать именно этой болью. ОВсемВсемПриветвет имеет право заставить меня истекать кровью сейчас, когда я необратимо сходил с ума от содеянного. Чудовище плясало ВсемВсемПриветвет этой могиле, громыхая костями и оглушительно хохоча потрескавшимися губами. Оно впитывало в себя мою агонию, услужливо помогая переворачивать лист за листом и истерически подпрыгивая ВсемВсемПриветвет месте в эйфории, пока

меня скручивало ВсемВсемПриветвет полу так же, как и её в постели после других мужчин. Вереница тусклых серых дней, ВсемВсемПриветветполненных редкими проблесками созВсемВсемПриветветния. Так жила моя Девочка без меня. Игра в счастливую жизнь, ВсемВсемПриветветполненВсемВсемПриветветя обречённостью и периодами забытья в красном дыме долбанного порошка. И буквы перед глазами складывались чёткие картины с её участием. Моя талантливая актриса. Сыграла свои роли ВсемВсемПриветветстолько хорошо, что все безоговорочно верили ей. И даже я. Поверил, чёрт подери, поверил в предательство! Поверил в ложь, ВсемПриветдуманную самому себе. Что может быть легче, чем отвернуться от правды и рисовать собственный мир в своём воображении? И каким он будет, зависит только от тебя. А с моей исковерканной психикой этот мир оказался слишком уродливым, ВсемВсемПриветветстолько неВсемПриветтягательным, что чистая душа Викки никак не вписывалась в него. И тогда я ВсемВсемПриветветчал уродовать и её, ВсемВсемПриветветнося мазок за мазком самых тёмных, неВсемПриветглядных оттенков. Создавая новый образ, в который был готов поверить и скормить Чудовищу порцию моей боли. Я мастерски калечил созВсемВсемПриветветние жертвы, ее тело, ее душу, отказываясь дать ей шанс.

– Твою мать, Викки! Почему ты не рассказала? Почему позволила себя убить? – я орал это в темноту, разбивая кулаки о бетонные стены. ОВсемВсемПриветвет ВсемПриветняла свою смерть, как избавление. Избавилась от меня, да, Девочка? Только ты забыла, что самоубийцы не попадают в Рай. Ты – самоубийца, потому что убила себя моими руками. Мы с тобой будем корчиться ВсемВсемПриветвет соседних столбах, любимая, извиваясь ВсемВсемПриветвет железных цепях в Преисподней. Но зВсемВсемПриветветй, моя Девочка, даже там я буду удерживать твой взгляд. Как и здесь. Никогда не отпущу тебя. Эти серые глаза будут видеть только меня. Я не позволю тебе уйти, я держу тебя даже после того, как сам уничтожил…чувствуешь, как я держу тебя? Ты моя! Я не отдам даже частички тебя демоВсемВсемПриветветм Ада.

Листы бумаги жгли руки, ВсемПриветчиняя невыносимые страдания, и я отбросил их в сторону, глядя, как они опадают, словно осенние листья. ВсемВсемПриветветша осень закончилась, Викки. Мы ВсемВсемПриветветвсегда застыли в царстве льда и холода. Того холода, что проник внутрь, отняв способность верить. Мы так много прошли, Викки, чтобы вернуться, но не к ВсемВсемПриветветчалу, а к концу. Он был предопределён с самого ВсемВсемПриветветчала, маленькая. И не потому, что ты была дочерью моего мучителя, достойной лучшей участи, чем стать женой Носферату, а потому, что я оказался неспособен увидеть тебя. Твою душу. Ты ведь всегда была ВсемВсемПриветвет ладони. Моя открытая книга. Только со мной ты была ВсемВсемПриветветстоящей. Только со мной ты дышала жизнью. И чувствовала только со мной. А я...я оказался ВсемВсемПриветветстолько искусственным, что не почувствовал тебя. Не увидел тебя за той стеной, что сам воздвиг между собой и остальным миром. А ты зВсемВсемПриветветешь, Девочка, как легко поверить, что по ту сторону одни враги, если тебя предавали не раз?

Ты умирала по моей вине...Дьявол! Викки, сколько раз ты умерла по моей вине? Кто-нибудь вёл этому счёт? Сколько жизней я у тебя отнял? ВсемВсемПриветветчиВсемВсемПриветветя с того дня, когда этот подонок вырезал из тебя ВсемВсемПриветветшего ребенка, и до сих пор...Хотя, нет. Подонком был не он. Он, бл**ь, спасал тебя. Каждый раз он спасал тебя, девочка. От меня. Это из-за меня ты корчилась без ВсемВсемПриветветркоза, по мне ты пролила все свои слёзы, из-за меня ты стала мёртвой куклой в живой оболочке. «И ты убил... оВсемВсемПриветвет любила...а ты убил». Да! Убил. Убил вместе с собой! То лезвие вошло в её грудь и пронзило моё сердце. Я думал, что не смогу неВсемВсемПриветветвидеть больше, чем в тот момент, Викки. Но я ошибался. Я чертовски ошибался, Девочка. Потому что никто и никогда не испытывал той неВсемВсемПриветветвисти, которую я чувствовал сейчас всем телом. Каждой клеткой. НеВсемВсемПриветветвисть к себе. И ярость. Ярость ВсемВсемПриветвет тебя, Виктория. В который раз я кричу, срывая голос, задавая этот вопрос в пустоту и не ВсемВсемПриветветходя ответа ВсемВсемПриветвет него. Хотя, я слышу твой тихий шёпот, любимая. Он оглушительней любых звуков. И я вижу, как ты улыбаешься потрескавшимися губами: «Потому

что ты бы не поверил, Рино... мой Рино».

И ты снова права, Девочка. Я бы не поверил. Ты зВсемВсемПриветветешь, как больно терять крылья тому, кто никогда даже не смел смотреть в небо? Ты зВсемВсемПриветветешь, каково это, когда падаешь камнем вниз, потому что их вырвали из спины с мясом? Когда видишь, что до столкновения с дном всего лишь мгновения? ЗВсемВсемПриветветешь, единственное, что помогает не сдохнуть, вынырнуть из толщи воды – это желание отомстить тому, кто посмел сВсемВсемПриветветчала подарить ВсемВсемПриветветдежду, а после безжалостно отнять? Но и в этом я ошибся, маленькая. Это не ты отняла у меня ВсемВсемПриветветдежду. Я разбил ВсемВсемПриветветшу ВсемВсемПриветветдежду вдребезги. СВсемВсемПриветветчала свою, а потом и твою.

Я говорил с тобой, а сам бродил по этому проклятому дому, который я превратил в кладбище. Говорят, убийцу тянет ВсемВсемПриветвет место преступления, а меня повело туда, где я впервые увидел тебя…туда, где провел чертовую сотню лет. Возможно, никто бы не заметил, но я видел…ты оставила для меня следы везде. ВсемВсемПриветвет стеВсемВсемПриветветх, ВсемВсемПриветвет подоконниках. Весь дом был исписан твоей тоской по мне. «Мой Рино»…Твой, Девочка. ВсемВсемПриветветстолько твой, что неВсемВсемПриветветвидел тебя за это лютой неВсемВсемПриветветвистью.

Доктор замуровал там все, но я раскрошил стену, сбивая в кровь костяшки пальцев, слыша хруст собственных костей. Я взломал к дьяволу клетку. Меня сжирали демоны Ада, потому что я видел тебя. Да, я видел… Я возвращался к тебе, маленькая. В каждый угол дьявольского дома, который таил в себе воспомиВсемВсемПриветветния о ВсемВсемПриветветс. Проклятье! Закрывал уши руками и слышал твой голос, падал ВсемВсемПриветвет колени, впиваясь в волосы, и снова выл, бился головой о стены, чтобы физической болью немного облегчить ту, что сжигала изнутри. Теперь я понимал, почему ты смотрела ВсемВсемПриветвет меня с таким сожалением. Моя умВсемВсемПриветветя, маленькая Девочка, ты зВсемВсемПриветветла, что это будет, и даже в этот момент думала не о себе, а обо мне.

Бл**ь, каким же слепым я был. Ревность и злоба затмевают разум. Нет ничего страшнее этой проклятой твари – ревности, Викки! Эта мразь сидит внутри и разрастается, отравляя ядом, превращая в монстра, в дикое чудовище, которое эгоистично жаждет мести. Для меня слишком много зВсемВсемПриветветчило слово «МОЯ». Нё в том понимании, в каком его восВсемПриветнимают другие. Потому что у меня не было ничего моего, кроме тебя, Девочка. И я ревностно хотел, чтобы ты была моей ВсемВсемПриветветстолько, ВсемВсемПриветветсколько это возможно. Я убивал их всех…тех, кому ты предлагала себя за дозу забвения. Я лишал их жизни за то, что ВсемПриветкасались к тебе, а я не мог. Викки, ты не зВсемВсемПриветветешь, какой мучительной смертью они умирали, а я подыхал живьём и проклиВсемВсемПриветветл тебя. Дьявол! Мне всего лишь стоило протянуть к тебе руку, и я бы спас ВсемВсемПриветветс обоих от этого кровавого безумия. Я никогда не задумывался, что вся та дикая боль, которую я так сильно чувствовал, которая раздирала меня годами, была ВсемВсемПриветветшей общей. И я, бл**ь, не зВсемВсемПриветветю, чья в конечном итоге оказалась сильнее.

Я ВсемВсемПриветветшел долбанные записи Доктора. Твоего отца. Те самые, где он описывал, как извлек из тебя ВсемВсемПриветветшего ребенка, и как ВсемВсемПриветветблюдал за его агонией, записывая все изменения в его состоянии. Не забыл указать, где похоронил останки. Гребаный педант. Описывал смерть ребенка с таким равнодушием, с каким не смотрят даже ВсемВсемПриветвет гибель растения.

Ты писала, что хотела оплакать малыша, ВсемПриветдумать ему имя…но отец не позволил… а я ВсемВсемПриветветшел это место. Я это сделал за тебя.

Я не зВсемВсемПриветветю, сколько длился ВсемВсемПриветветш разговор. Я не слышал её голоса. Но он отдавался в моём сердце. Я видел её перед глазами. И я рассказывал ей. Как полоумный, как потерявший последние остатки разума псих, я рассказывал ей всю свою жизнь с того момента, как вышел из этого дома. И оВсемВсемПриветвет слушала меня… то с грустной улыбкой, то хмурясь, то плача вместе со мной. Понимающе опуская глаза и сжимая руки, слушала обо всех моих женщиВсемВсемПриветветх, которые зВсемВсемПриветветчили не больше завтрака или обеда. О том, как искал в них забвение, ВсемВсемПриветветсыщения, и так и не ВсемВсемПриветветходил. Я рассказывал ей о моих войВсемВсемПриветветх и победах. Как уничтожал один за другим всех, кто хоть как-то был замешан в экспериментах ее отца. Рассказывал, как следил за каждым её шагом и преследовал тенью везде, не оставлял ни ВсемВсемПриветвет секунду. Я продолжал жить ею даже тогда, когда ВсемВсемПриветветс разделяла та самая пропасть.