Игра в безумие
Шрифт:
– Уже поздно. Я пошла домой. Пошли, Памела, поужинаем.
– Не думаю, что один из них мог быть Абелем. А ты?
– Не знаю, и мне все равно. Мне это не нравится. Пошли к нам, переночуешь.
– Подождем ещё пять минут. Тебя не интересует, как он выглядит? Боишься, он горбун или заика? Нет желания порезвиться с горбуном? Это может оказаться интересным.
Вообще-то Салли нравилось в Памеле почти все - непринужденность, сексуальная раскованность, прямодушие, легкий взгляд на жизнь, - но иногда та её утомляла, : вот как сейчас. Так что она отвернулась и ушла.
На углу Салли оглянулась.
Через пять минут автомобиль, который вспугнули парни, выехал из-за угла, снова притормозил и остановился. Памела подошла ближе.
– Мистер Гилузо?
– Вы, конечно, Памела.
– Нагнувшись, тот распахнул дверцу. Памела села, машина тронулась.
– Я вас представляла совершенно иначе.
Мужчина искоса взглянул на нее.
– И я вас тоже. По крайней мере, пока.
– Странно, вы не горбун.
– Горбун?
– Да это так, просто шутка.
– И тут, почувствовав, что сзади кто-то есть, она оглянулась.
– У нас компания? Куда едем?
– Почему вы не пришли одна?
Снова повернувшись к водителю, она не заметила вату, которую кто-то сзади плотно прижал ей к лицу.
ГЛАВА XX
СТРАНИЦЫ ДНЕВНИКА
Суббота, 23 июля.
Почему человек бывает разочарован, когда исполняется его желание, почему это его совсем не радует? Я искал ответа у Мэтра, но не нашел. Но, конечно, он тоже знал разочарования, радости, обращенные в прах, лучше, чем кто-либо из живущих на этом свете.
Памела... Я перечитал все то, что написал о ней лишь два дня назад. "Она понимает высокие материи, умеет подняться над суетой, жаждет общности душ..." и тому подобное. Все не то, не то. Она оказалась воплощенной ограниченностью, обычной современной пустышкой.
Слушаю часть ленты, которую мы записали. Пленками занимается Бонни. Она просто купается в этом. Не могу сказать, что и я наслаждаюсь, но отдаю ей должное. В известном смысле ограниченность Памелы нас оправдывает.
Мы все приготовили. Привязали её как надо. Приведу только часть ленты, всего там гораздо больше.
Дракула: - Ты должна понять, Памела, с нами ты начнешь совершенно новое существование. Вступишь в иной мир, которого ты раньше не знала.
Памела: - Да кончайте вы эту ерунду. Если хочется извращенного секса давайте.
Бонни: - Видишь? Дай мне, я...
Дракула: - Нет, Бонни.
Памела: - Что это? Что вы собрались со мной делать?
Дракула: - Памела, я хочу, чтобы ты поняла...
Памела: - Я не лесбиянка, но ничего, можно попробовать.
Дракула: - Послушай. Наслаждение, которого хотим мы с Бонни, - не сексуальное, хотя в нем может быть и секс. Это божественное наслаждение. Попытайся это понять. Можешь представить, что, подвергшись мукам, ты способна вознестись в иные сферы бытия, в сферы высшего измерения? Можешь ты представить возвышенную радость, когда сон становится реальностью? Помнишь, я в письме об этом спрашивал.
Памела: - Помню.
Дракула: - Скажи мне, в чем главная, самая прекрасная мечта?
Памела: - Откуда я знаю... Пойти на осенний показ мод Ива Сен-Лорана и заказать любое платье, которое захочу. Переспать на яхте с мужчиной, который окажется миллионером и подарит мне потом эту яхту.
Дракула: -
Памела: - Я бы лучше соображала, если бы вы меня развязали.
Дракула: - И ничего больше, ничего выше?
Памела: - Не знаю, что вы хотите от меня услышать.
Дракула: - Дело не в том, что мы хотим от тебя услышать, а в том, что ты хочешь сказать. Я тебе кое-что открою. Я - граф Дракула. А она - Бонни Паркер.
Памела: - Вы ненормальные. (Вопль.) Что она делает, пусть оставит меня в покое! О-о-о!
Бонни: - Бонни любит кровь, понятно? Кровь её волнует. Я поцелую её, эту ужасную рану.
Памела: - Убирайся. Пожалуйста, пусть она меня не трогает.
Дракула: - Оставь её.
Бонни: - Тогда зачем мы здесь?
Дракула: - Нет, нет. Памела, ты не понимаешь, что означает болевой предел? Его испытывают атлеты, и те, кто в состоянии его преодолеть, приходят в мир, где боль не существует. Разве это только представление, что можно одолеть боль? Ведь атлеты превращают это представление в действительность. Вот и мы пытается сделать то же. Когда боль становится наслаждением и наслаждение - болью? Принимай это все как игру, а себя представляй игроком.
Памела: - О Господи Боже, спаси меня! (Шум; со связанными ногами она пыталась прорваться к дверям, грохот падения).
Дракула: - Ну, ты уже понимаешь? Я твой господин. Я приказываю, ты должна подчиняться.
Памела: - Только потому, что ты мне связал ноги, мерзавец.
Дракула: - Детали не важны, важен сам факт. Тебе достаточно представить себя рабыней...
Бонни: - Ну хватит. Давай что-то делать.
Дракула: - Нет, ты не понимаешь. Памела, преклони колени. Целуй мне ноги.
Последние слова я произнес размеренно, как добрый господин своему слуге. Ответом мне был поток мерзких оскорблений, которые я приводить не буду. Вообще не буду. То, что происходило потом, меня возбуждало и отталкивало, но я был разочарован. Игра должна была быть Вещью в себе, некоей самоценной действительностью. Но не вышло...
Примечание.
Я уже писал, что в том, что мы делали, был и секс, но его из Игры следует исключить. Что мы с ней проделывали в этом случае? Не помню.
Магнитофон. Вот в чем ошибка. Правда, Бонни так не думает, непрерывно слушает ленту и млеет от удовольствия. Но больше я не позволю. Меня пугает то, что звучит с ленты. Это не та правда, которой я ожидал.
Бонни. Как она кровожадна. Мои цели - чистота души, идеальные связи, её - резать и истязать. Когда-то и я хотел того же? Да, но я хотел большего. Бонни ищет только удовлетворения для себя, а не идеальную Игру. Это недопустимо. С этим нужно кончать.
Вчера вечером она смеялась надо мной, спрашивая, почему Дракула забыл свою роль вампира. Но меня волнует Игра, её абстрактное совершенство. Я не люблю запаха крови.
Все это я пишу на другой день, в субботу, в состоянии глубокой депрессии. Не уверен в своих идеях и желаниях, и не знаю, стоит ли продолжать. То, что я совершил, - зло с обычной точки зрения. Но какие критерии здесь нужны? Мэтр говорит: "Все "дурные" поступки вызваны чувством самосохранения, или, ещё точнее, ожиданием удовольствия и стремлением избежать наказания, боли; и такие мотивы не могут считаться злом".