Игра в игру
Шрифт:
– Ты обречена со своей исповедальной прозой, – сообщил он. – Ты старомодно, да чего миндальничать, плохо пишешь. Я дал тебе возможность гордиться тем, что несколько твоих слов произнесут с экрана.
– Ничего себе несколько слов! И с какой стати ты предоставляешь мне возможность быть обворованной? И каков же ты сам, если не брезгуешь моими старомодными, плохими строками?
Он проникновенно заявил, что бережет себя для великого сценария, которым заболеет великий режиссер. А сериал – так, одолжение приятелю за невеликие деньги. И если словесную основу для продукта массовой культуры можно взять готовой у бесталанной алкоголички, которой
– Уж не премировал ли ты меня любовными утехами за то, что лишил этой собственности? – осенило Лизу.
– В некоторой степени, – картинно выпрямившись, подтвердил Сергей.
Далее писательница узнала от него, что по-настоящему одаренные люди не бывают алкоголиками – гений не допускает. Спиваются только эпигоны, кем бы они себя ни мнили. И напрасно она иронизирует по поводу того, что между ними произошло. Думает, отмучилась каких-то полгода в завязке, вымылась, накрасилась, и порвала с самой собой? Он немало пожил, написал кучу сценариев на злобу вчерашнего дня и мог бы дать клятву: прозрачного намека на то, что она грязная шлюха, ни пьяная, ни трезвая женщина не вынесет. Он был настолько уверен в дальнейшем – неумелая пощечина, громкие рыдания, спешное одевание и выскакивание вон, – что зажмурился. Но его щека осталась нетронутой, а вместо ожидаемых скулящих звуков он услышал хриплый, натужный, но все-таки хохот:
– О том, что наше дурное прошлое идет навстречу, плюет нам в лицо воспоминаниями, пробивает насквозь, возле затылка встречается с будущим и уродует его, я писала. О том, что далеко не все оправдывают и жалеют падших, щадят неудачников и сильно аргументируют свою позицию, тоже. Но не догадывалась, что при этаком отношении можно тех, кого и людьми-то не считаешь, обворовывать и при случае утишать ими похоть.
– Хватит причитать, – не желал разнообразить приемы Сергей. – Другой век за окном. Попроси у богатенького сыночка денег на юристов. И подавай в суд. Сегодня утром я отослал все, что написал, продюсеру. Ему нравится, а у него чутье на высокие рейтинги.
– Я польщена, – сказала Лиза. Надо было открывать человеку глаза на то, во что он вляпался. Занятие это опасное, поэтому она резко встала и стремительно оделась – всего-то трусики и сарафан, а уже не стыдно вылетать с пинка на улицу.
– Ты меня покидаешь? – спросил хозяин с веселостью того же качества, что и хохот гостьи. Его заметно трясло. Он рывком выдвинул ящик тумбочки, достал сигареты и с третьей спички закурил: – Дыма на самом деле не приемлешь? Тогда иди на свежий воздух, и по свежему воздуху куда хочешь.
– Как только, так сразу. Мой роман – не исповедальная проза, то есть оправдаться тем, что ты «писал с натуры», не удастся. К примеру, я не страдаю алкоголизмом, у меня не сын, а дочь, есть полтора десятка изданных книг, два фильма по мотивам… Наверное, с христианской точки зрения я грешна, ибо ввела тебя в искушение, наврав про себя с три короба. Но ты показался мне честным и стойким мужиком. Вынуждена тебя огорчить: я отослала законченный роман своему издателю пять дней назад. А синопсис находится у него уже два месяца. И официальный договор того же возраста. Так что есть кому судиться с твоим продюсером, скупщиком краденого. Как же ты, ведя точный счет векам за
– Ты… Ты… Пугаешь? А у тебя в договоре есть пункт об обязательствах не передавать роман в третьи руки? Так учти, ты нарушила свои обязательства, послав мне…
– Четверть его? Ха-ха. Кстати, объем сценария, насколько я поняла, с половину авторского листа. Тебе от меня перепало листов пять, на десять серий. Что ты собирался дальше делать? Рисковать здоровьем, трахаясь со мной, чтобы дочитать до конца, то есть обворовать до нитки?
– А ведь сначала красиво называла это любовными утехами. Но раз нашла более точный глагол, я не против. Напомню только, с порядочными женщинами не трахаются, а как минимум занимаются любовью.
– Верно, заниматься любовью – это минимум, не связанный с максимумом – любить. Давай закругляться. Переданный в твои загребущие руки текст есть вложение в личное письмо, где черным по белому – «выполняя твою трогательную просьбу, высылаю, надеюсь быстро узнать мнение…». О разрешении использовать его там не говорится. Уймись.
– Ладно, я все переделаю. Только уходи, видеть тебя больше не могу! – крикнул Сергей. – Теперь я понимаю убийц!
– Разумеется, переделаешь. И, чтобы не впадал зря в состояние аффекта, ставлю тебя в известность: я позвонила издателю, как только прочитала синопсис. Он в курсе твоих происков. Обещал немедленно связаться с продюсером, но я умолила не спешить. А ты проспал возможность идеально меня задушить.
Эта выдумка была не лишней в целях безопасности. Выражая солидарность с душегубами, Сергей оскалился. Лиза заметила, что у него не только кожа, но и десна побелела. Она испугалась. Но не виной, а бедой этой женщины была неспособность сойти с дистанции. Ее не меньше чем Сергея тянуло к рукоприкладству. Она тоже задыхалась в его присутствии. Но задачу помочь Вере Вересковой ее собственные горести не отменяли. И вместо того, чтобы бежать без оглядки, неисправимая романистка поинтересовалась:
– А как скоро начнутся съемки?
– Какие теперь съемки! Кастинг отменять придется! Я не уложусь в месяц!
– Месяц до кастинга? Это замечательно. Сделай ты героиню певицей. А мальчика, который с ней возится, не сыном, а фанатом. Услышал когда-то диск, влюбился в роскошный голос, разыскал обладательницу и был шокирован ее состоянием. Пашет день и ночь, копит ей на лечение, мечтает вернуть на сцену. Она же выздоравливает и делает ему ручкой. Или не делает.
– Протухло давно.
– Свежатину раздобывай сам, гений. Я недавно читала, что бывшую служительницу муз, ради которой мужчина внедряется в общество анонимных алкоголиков, будет играть в большом кино то ли Милла Йовович, то ли Николь Кидман. Вечная тема.
– Подвох в чем? Зачем сюжет подкинула?
– Чтобы тебе было чем возмещать моральный ущерб. Ты всерьез думал, что я просто уберусь?
– Поступи именно так. И я с наслаждением забуду о тебе. С твоим паршивым романом вышло недоразумение. Я устал и действительно решил сэкономить творческую энергию, раз попалось бесхозное сочинение. Думал, у тебя запала не хватит на концовку. Но извинять не буду, сама виновата, обманывала меня с первой минуты, пичкала своим бредом, как подопытного кролика. Все, не было ничего, в глаза я не видел ни тебя, ни твоих текстов.