Игра в косынку. Практикум

Зубкова Анастасия

А когда я стою в душе и понимаю, что забыла вытащить тампон, я его вытаскиваю прямо там и подставляю под струю воды. Сразу все окрашивается кровью, красные потоки, как в фильмах ужасов, текут в ванну, и я шлепаю ногами в собственной крови. Только я никому этого не показываю — однажды один тип заглянул в ванну именно в тот момент, так он чуть в обморок не грохнулся, а потом еще целый вечер нервно курил — ему показалось, что я вскрыла себе вены. Ну ладно, никто этого не видел, это я только что придумала, но, прикинь, как было бы круто?

И вот еще, круто было бы научиться вставать очень рано, и записаться в бассейн на первый сеанс — 7.15 утра. Там никого не будет и весь бассейн твой — делай там, что хочешь.

Я один единственный раз была в бассейне одна — что я там вытворяла. Забежала я в этот бассейн с диким гигиканьем, вопила там, плавала на спине, размахивала ногами, ныряла, просто сидела на бортике на своем полотенце, а потом лежала на воде в самом центре и смотрела в потолок, он был очень высоко, кругом полумрак, только в бассейне подсветка, я даже шапочку купальную не надела, у меня потом целый день волосы пахли хлоркой, но это было совершенно неважно. В бассейне одна стена была стеклянная, на улице были сугробы и начинался рассвет, зимний такой, фиолетовый, а я с воплями прыгала в воду в неположенном месте без купальной шапочки. И никто мне не сказал: «Что вы так орете, люди же плавают!». Нет, это правда было, ни слова не придумала.

И еще я думаю, что круто было бы пойти когда-нибудь просто бесцельно бродить по городу — ну, заглядывать в лица людям, просто туда-сюда, и тогда кто-нибудь непременно с тобой заговорит, просто так, и тогда не надо убегать, надо поддержать беседу, и вдруг окажется, что это будет прикольно? Ну, если не бомж какой-нибудь, конечно. Хотя, ты знаешь, у меня есть один друг, который, когда напивается, все время с бомжами разговаривает, и потом ничего, даже приятно ему, бомжи — они же такие же люди, только очень странные. И воняет от них.

Однажды я пошла в музей археологии Москвы, а там был экспонат, называвшийся: «Носок шерстяной. Фрагмент». Я вот думаю, носки шерстяные — это же такая нестойкая вещь — не успеешь оглянуться — их уже моль сожрала, и их приходится выкидывать, потому что старые шерстяные носки — такая гадость, на них почему-то кошачья шерсть налипает, скатывается и стирай — не стирай — не отлипает ни за что. И вот, выкинула я свои носки, а через сто лет кто-то их выкопал из-под земли и в музей положил, типа, смотрите, живейший пример прямо из прошлого. А люди будут ходить и смотреть.

У меня в столе есть чистая тетрадь, подписанная: «Уморррррительный рассказ. Протопоп Авдотий». Что это значит? Никогда не собиралась написать такого рассказа, а рука, вроде бы, моя, или очень похожая на мою. Как бы выглядел рассказ про протопопа Авдотия? Что-то вроде того: жил на свете мальчик, звали его Авдотий, всегда мечтал стать протопопом, он рос, рос и стал протопопом. Скучища. И, кстати, я толком не знаю, кто такой протопоп. Один мой знакомый собирался-собирался поступать в семинарию, а потом плюнул на все и организовал свою рок-группу. Идиотскую. Просто блевать от нее тянуло. Кстати, слово — блевать- было даже в старославянском языке.

И вот, предположим, иду я по улице, а на встречу мне люди. Они говорят: «Здравствуйте, мы с телевидения». Я, конечно, их не слышу, а потом наушники снимаю и они еще раз говорят: «Здравствуйте, мы с телевидения, мы вот тут такой опрос необычный проводим, выньте свои наушники на секундочку из плеера». Ну, я, естественно, поломаюсь немного, а потом выну, а они мне скажут: «А теперь засуньте в свой плеер этот проводочек». И я, естественно, засовываю проводочек, и весь звук из моего плеера идет на огромный такой динамик, и вся, к примеру, Пушкинская площадь оглашается моей музыкой. Я когда про это думаю, то сразу Лаэртского из плеера достаю и засовываю туда Бернеса. И потом меня в какое-нибудь ток-шоу зовут. Они мне говорят: «Вы такая крутая». А я им: «Ну что вы, полное говно» и молчу. Они меня еще что-нибудь спрашивают, а я молчу. Короче, срываю им все ток-шоу.

Открываешь бутылку

воды без газа — и всегда кажется, что она воняет жженой пластмассой. И еще: иногда идешь по улице и представляешь, что бы ты ответила тому, кто бы меня про мою личную жизнь спросил. Ну я бы, наверное, сначала сказала бы, что все это неинтересно, но этот кто-то сказал бы: «Мне — дико интересно, просто заснуть не могу, все думаю, что с твоей личной жизнью там происходит». И я бы тогда все начала словами: «Знаешь, я фантастически невезучий в личной жизни человек». Ну, а дальше я все по-разному каждый раз думаю. Иногда, типа, я женщина-вамп, иногда, с оттенком такой легкой грусти, мол, так жизнь устроена, что я, не понимаю что ли? А иногда типа, вот, такая я несчастная, можно даже сарказма подпустить, мол, все меня бросили, и я вот такая смелая, в этом признаюсь и смеюсь над жестокой судьбиной, просто смеюсь. И когда меня на самом деле про все это спрашивают, все в голове перемешивается, и я такую чушь начинаю городить, что просто ужас. Однажды одному идиоту наврала, что я в чужих койках выучила три языка. Он, типа, сразу прикинул, это же сколько надо было там проторчать, и что же я там делала. Ну а я эту фишку когда-то давно в книжке прочитала, там это писали, чтобы подчеркнуть, какая развратная главная героиня. Ну а получилось, словно я подцепляла мужика, тянула в постель, а там доставала учебники, и давай вслух: «Зыс из э пенсил».

Однажды одну мою подругу по лицу бил ее молодой человек и кричал: «Я тебя люблю!», «Мы все равно будем вместе!!!». Ей было ужасно обидно, ее вообще кто-то в первый раз бил по лицу, а она упала под стол и начала дико ржать: получалось, ни фига себе любит. Нет, это не про меня. Да ладно, ты ее не знаешь. Да не знаешь, я тебе говорю.

А еще я однажды смотрела телевизор шесть часов подряд, и даже разговаривать с ним начала. Даже работу прогуляла. Не вставала даже пописать. Знаешь, иногда хочется подарить всем знакомым какие-нибудь необыкновенные подарки, смотришь, а денег-то ни хрена нету, тогда берешь трубку, начинаешь всем названивать, глянь — и позвонить-то особенно некому. Я вот все это думаю периодически и запоминаю, чтобы потом тебе рассказать, видишь, сколько уже накопилось, такие фишки, хорошо, что я все тебе рассказала, а то в голове уже не оставалось места, и приходилось не самые крутые штуки вымарывать, чтобы не позабыть все разом.

Там еще про ногу что-то было, но я совершенно не помню что.

Слово Марго. Идея (не самая удачная, но неизбежная)

Предчувствие, что это была дерьмовая мысль, не покидала меня все утро. Анечка же рыла землю копытом и настаивала на том, чтобы я немедленно шла к компьютеру и раскладывала косынку. Я медлила — долго, протяжно пила чай, курила у окна — с ночи зарядил мелкий бисерный дождь, над домами зависли душные пухлые тучи, пахло намокшей листвой и притоптанной пылью, влажные волны мелких капель били в лицо, а все кругом было полно серебристого света. Я отплевывалась от мокрой челки, прилипавшей ко лбу и жевала третью сигарету — Анечка маялась, раскачивалась на стуле и читала «Книгу о вкусной и здоровой пище».

Дурацкая погода — непонятно, надо ли тут зонтик — вроде бы и нет никакого ливня, воды чуть побольше, чем в тумане, но оглянуться не успеешь, как промок насквозь, и колени ломит от сырости, только на пылающем лбу вода испаряется моментально, квартиру накрыло безмерным мокрым спокойствием, в такие моменты надо сидеть у окна и кропать гусиным пером мемуары, если повезет и удастся припомнить хоть что-нибудь.

— Марго, пошли, — Анечка с треском захлопнула книгу и шваркнула ее на стол.

— Пошли, — я задавила в пепельнице бычок, несколько секунд размалывала его там в труху, медленно, нехотя развернулась и оказалась лицом к лицу в Доктором.