Игра в революцию: Иранские агенты Кремля
Шрифт:
Из текста исчезли все документально подкрепленные пассажи о внутрипартийных склоках внутри Туде, неприглядном поведении ее лидеров, ее противоречивых действиях и тем более о связях с КПСС.
В исправленном автореферате Ульяновскому, судя по его пометкам, решительно не понравился помимо характеристик хомейнистского режима такой момент:
Режим исламского Ирана существует в форме коалиции мелкобуржуазно-радикальных слоев и крупной торговой буржуазии. Эта коалиция спаяна ненавистью и страхом перед научно-социалистической идеологией.
И вдобавок у партийного
Защита «причесанной» диссертации со второй попытки все же состоялась. Сперва Ульяновский, разгневанный тем, что новый вариант работы претерпел лишь косметический ремонт, наложил на диссертацию новый арест, но потом смягчил свое отношение. За диссертанта вступился другой заместитель заведующего международным отделом ЦК Вадим Загладин. Его сын Никита Загладин, преподававший на той же кафедре Академии общественных наук, посетовал в разговоре с отцом, что старый «профессор» не дает защититься подающему надежды аспиранту. Взамен снятия ареста Ульяновский потребовал, чтобы диссертант на защите признал публично некоторую недоработанность и сырость сделанных выводов и пообещал не публиковать диссертацию — что и было исполнено.
О том, что одновременно с работой над диссертацией автор собирал материалы для очерков по истории коммунистического движения в Иране, запретитель не знал.
В конце 1979 года автор имел длительную беседу с Али Акбаром Хашеми Рафсанджани, будущим президентом Исламской Республики, а тогда — председателем Меджлиса. Иранский собеседник рассмеялся, когда услышал, что в Иране действуют 33 коммунистические партии, и сказал: «По моим подсчетам, их больше двухсот». Сейчас партии коммунистов в Иране нет ни одной.
Вместо эпилога
Иран для автора — давняя любовь.
В мир иранской истории и культуры я попал случайно. В 1965 году, поступая в Институт восточных языков (ныне — Институт стран Азии и Африки) при Московском государственном университете, я написал в заявлении, что хочу учить японский. Однако в приемной комиссии попросили упомянуть и «запасной» язык, поскольку в японскую группу отбирали тогда только абитуриентов с золотой медалью или хотя бы тех, кто получал на вступительных экзаменах круглые пятерки. Не знаю, почему я выбрал персидский — и в результате (из-за трюнделя за сочинение) попал в иранисты. Не жалею нисколько.
Специализировался я в иранской филологии и для дипломной работы написал исследование по формированию научно-технической лексики в персидском языке, приложив к нему самостоятельно составленный русско-персидский словарь на 30 тысяч терминов.
На последнем курсе появилась возможность пройти практику в Редакции Востока ТАСС, и мы с редакцией понравились друг другу настолько, что ТАСС прислал на меня заявку в комиссию по распределению выпускников. Однако заявка
Повезло. Служить военным переводчиком, не успев даже привести к присяге, меня летом 1970 года послали в Иран. Сначала на семь месяцев в артиллерийско-ракетный центр в Исфахане, потом еще на пару месяцев — в бронетанковый центр в Шираза и в заключение — строить танкоремонтный заводик на окраине Тегерана. Это была прекрасная возможность по-настоящему освоить язык и вжиться в иранскую — тогда еще шахскую — действительность.
После демобилизации в 1972 году меня все-таки взяли в ТАСС, но в Иран сразу не послали: места двух корреспондентов там были зарезервированы за, мягко говоря, не вполне гражданскими организациями. В 1975 году меня отправили в Каир, где я проработал в отделении ТАСС всего полгода, пока не открылась вакансия в Дамаске. Сирийская командировка заняла почти три года.
В Иране между тем разворачивалось антишахское движение, и руководство ТАСС решило перебросить меня из Дамаска в Тегеран, вспомнив, что я иранист, поскольку один из корреспондентов (из Первого главного управления КГБ) был по каким-то причинам не вполне готов к работе. В конце концов получилось так, что я застрял в этой должности с декабря 1978 года по 1981 год, став свидетелем свержения шаха, воцарения Хомейни и установления исламского режима.
В 1982 году ТАСС отправил меня в аспирантуру Академии общественных наук при ЦК КПСС, где я в 1985 году защитил закрытую диссертацию по иранским левакам и стал кандидатом исторических наук. Причем диссертацию дважды арестовывали и запрещали перед защитой по личному указанию заместителя заведующего международным отделом ЦК КПСС Ростислава Ульяновского после нескольких доносов. Эта моя попытка рассказать о действиях иранских коммунистов с объективной, а не партийной позиции в итоге получила гриф «Для служебного пользования».
После этого я работал заведующим отделениями ТАСС в Бейруте и Каире и вернулся уже в новую Россию после развала СССР. Из ТАСС я ушел сразу, потому что с болью увидел, как информационное агентство мирового уровня разворовывают и разваливают, и на этом журналистская моя карьера прекратилась.
В 1993 году я пришел по объявлению в редакцию американского еженедельника The Russian Petroleum Investor на должность заместителя главреда, а потом и главреда, а с 2000 года стал соучредителем информационно-консалтингового агентства RusEnergy. Накопил больше 30 лет опыта в анализе нефтегазовой отрасли, но иранские дела вниманием не обходил. Пытаюсь поддерживать и владение языком, и понимание того, что происходит в Иране и на Ближнем Востоке в целом.
С февраля 2022 года работать в России стало невозможно, поскольку от аналитика нефтегазовой отрасли и консультанта иностранных инвесторов требуется объективность, а от клиентов — возможность оплачивать услуги из-за границы. Оба условия невыполнимы в нынешней обстановке, и мне пришлось эмигрировать в Норвегию. В 2023 году российские власти объявили меня «иностранным агентом».