Игра в революцию: Иранские агенты Кремля

Крутихин Михаил

Съезд осудил политический курс и действия организации после 1979 года. Как крупнейшая политическая ошибка расценена поддержка ею режима Хомейни в первые годы после прихода его к власти. Резкой критике подвергся курс на сотрудничество и единство действий с иранской партией Туде. Съезд заявил, что ОФИН(б) проводила «неправильную» политику в отношении Советского Союза и других социалистических стран, поскольку безоговорочно выступала в их поддержку. Решено было перенести штаб-квартиру за пределы СССР.

Принять программу действий на съезде не удалось. Было зафиксировано согласие лишь по некоторым вопросам: подтверждено, что стратегической задачей ОФИН(б) является борьба за социалистические ценности, а ее политическая

цель состоит в том, чтобы «положить конец существованию Исламской Республики и создать парламентскую демократию в форме федеративной республики».

Составленная в октябре 1990 года в международном отделе ЦК КПСС секретная справка констатирует:

Очевидно, что решения съезда ОФИН(б) обусловлены неудовлетворенностью нынешним, по существу, эмигрантским положением организации, стремлением активизировать ее деятельность. По отношению к иранскому режиму ОФИН(б) остается на непримиримых позициях. Налицо тенденция к дистанцированию от КПСС.

Международный отдел ЦК КПСС будет проводить работу по уточнению политической линии нового руководства ОФИН(б). Инициативу в деле установления контактов полагаем целесообразным оставить за ним. Тем временем имеем в виду поддерживать рабочие связи с Ф. Негяхдаром как руководителем этой части иранского землячества в Советском Союзе.

Более поздних известий о сотрудничестве КПСС с федаинами в архивах не обнаружено.

История двенадцатая

Как действия иранских коммунистов оценивали в Москве

Когда диссертацию автора арестовывали во второй раз, уже после стилистических исправлений первого варианта, сделанных, чтобы сгладить резкость формулировок, из международного отдела ЦК КПСС прислали экземпляр автореферата с личными пометками Ростистава Ульяновского (имевшего в отделе кличку «профессор» и в свое время изрядно пострадавшего от сталинского режима).

Диссертация под названием «Левые силы Ирана и проблема их единства (1978–1983 гг.)» должна была защищаться 25 марта 1985 года, но запрет со стороны Ульяновского отодвинул защиту на 27 июня. Описываемые события, как и действующие лица и их наставники в международном отделе, были еще не только живы, но и весьма активны. А оценки их действий воспринимались крайне болезненно.

В попытке преодолеть арест диссертации из ее текста и из автореферата были изъяты такие, например, формулировки.

О программах и трудах партии Туде и других левых организаций:

Однако многие из данных источников носят пропагандистский характер и страдают предвзятостью в отражении фактов, необъективными оценками... Статьи, претендующие на научный анализ работы той или иной группы, содержат полемические передергивания, которые невозможно в большинстве случаев проверить по независимым источникам. Временами полемика различных левых групп между собой доходила до чрезвычайно грубых и беспочвенных обвинений.

Иранский рабочий класс оказался в наиболее напряженные моменты революционной борьбы 1978–1979 гг. без сознательного авангарда профессиональных революционеров и идеологов.

Без категорического разрыва с Туде, ее прошлыми ошибками, ее руководством, изданиями, терминологией стало невозможным никакое реальное участие коммунистов в политической жизни внутри Ирана, немыслима их опора на массы, их сотрудничество с другими отрядами прогрессивных сил страны.

О новом иранском режиме:

По самым скромным подсчетам число определений этой «революции» превысило два с половиной десятка. Ряд исследователей употребляет сразу по три-четыре эпитета. Наиболее употребительным в СССР сочетанием стало «антимонархическая, антиимпериалистическая, народная революция».

Вместе с тем данные определения практически ничего не говорят о сущности событий и несут преимущественно пропагандистскую,

публицистическую нагрузку. Во-первых, «антимонархическим» движение стало только накануне референдума о государственном устройстве Ирана, то есть к 1 апреля 1979 года. До этого ведущим лозунгом было свержение конкретной династии, а не монархии вообще; до самого последнего момента движение было антишахским, направленным против Пехлеви. Определения «антиимпериалистическая», во-вторых, также недостаточно для выяснения характера перемен. Как и антимонархизм, антиимпериализм может быть и реакционным, и прогрессивным — это трюизм. В-третьих, в заблуждение исследователей вводит и термин «народная». На данном этапе социально-экономического развития Ирана народной — в марксистском понимании этого слова — была бы революция рабоче-крестьянская. Но в данном случае крестьяне вообще не принимали в ней участия, а рабочий класс примкнул к стихийным выступлениям протеста лишь накануне падения шахского режима и выдвигал, по существу, экономические, а не классово-политические требования. Использование слова «народная» в смысле «стихийная, массовая» вряд ли оправдано иными соображениями, кроме пропагандистских.

Развернувшаяся в Иране в 1978–1979 гг. бурная антишахская борьба была движением социального и политического протеста, у которого шансы перерасти в социальную революцию были не велики... Изменений в базисе иранского общества не произошло, дело ограничилось переменами в надстроечной области, политическим переворотом. Если здесь и можно говорить о каком-то классовом сдвиге (а, по Ленину, без этого не бывает «настоящей революции»), то это должно относиться исключительно к смене одной группировки бюрократической буржуазии (шахской, ориентированной на превращение Ирана в субимпериалистический очаг) другой — религиозной по форме, средневеково-патриархальной по идейной направленности, репрессивно-диктаторской, тоталитарной по методам осуществления власти, капиталистической по сути. Надстроечные изменения несколько ограничили бурное развитие иранского государственно-монополистического капитализма и стимулировали развитие капитализма «снизу», не обеспечивающее конкурентоспособности и международного партнерства, — вместо шахских попыток перешагнуть через стадию домонополистического капитализма. Можно было бы рассуждать по поводу способности теократической надстройки повернуть историческое развитие Ирана вспять более кардинальным образом и перестроить сам базис по средневеково-феодальным образцам — тогда призрак реального классового сдвига был бы налицо, но говорить опять-таки пришлось бы не о революции, а о контрреволюции.

Автор выделил некоторые объективные обстоятельства, которые иранским коммунистам придется учитывать при возрождении своей партии и налаживании сотрудничества с другими отрядами революционного и демократического движения.

Попытка диссертанта подвергнуть сомнению тезис об антиимпериалистической революционности Хомейни — тезис, который стараниями Ульяновского попал в парадные речи Брежнева, — никак не могла пройти незамеченной. А уж попытка давать советы иранской клиентуре международного отдела ЦК КПСС смотрелась беспрецедентным нахальством.

И о внутрипартийных склоках иранских коммунистов:

Как уже говорилось, корпоративные и личные интересы в психологии многих иранских политических деятелей пока преобладают, что характерно для данной стадии социально-политического вызревания иранского общества. Во-вторых, в последние годы не произошло выдвижения ярких популярных лидеров, которые могли бы стать организующим и руководящим ядром массовой партии. Фактор же этот в условиях афро-азиатских стран, подобных Ирану, немаловажен. Нередко здесь только личность харизматического лидера определяет идейно-политическую направленность партии и даже режима, не дает им рассыпаться и обеспечивает авторитетом в глазах масс.