Игра втемную

Золотько Александр Карлович

– Не нужно его беспокоить. Пусть спокойно едет. Россия, слава Богу, велика, а за ночь, до границы, может случиться все, что угодно.

Александр Павлович понял, что Монстр принял решение. В этом случае спорить с ним было бессмысленно.

5 марта 1995 года, воскресенье, 21-00, Москва.

Как и следовало ожидать, к поезду Святослав не пришел. Я честно отстоял время возле проводника, шарахаясь от пробегающих опоздавших. Мою сумку в купе затащил Парамонов, которого мои перемены настроения достали окончательно. Он даже не стал дожидаться отправления поезда, пожал мне руку и исчез в толпе. Я еле успел поблагодарить его и пригласить в гости. Я всегда

его приглашаю, а он никогда приглашением не пользуется. Перед тем, как он убежал, я успел дать ему одно задание. Парамонов поморщился, энергично пошевелил губами, но выполнить просьбу мою пообещал. А это значит, что он сделает все возможное.

Наконец, было объявлено, что наш поезд отправляется, проводник загнал меня в вагон и я отправился на свое место. И там меня немного тряхнуло от неожиданности. Кроме Носалевича и мужчины лет сорока – сорока пяти в купе находилась наша попутчица Нина. Иван заливался соловьем по поводу судьбы, весьма и весьма к нам снисходительной, а Нина молча улыбалась, не давая возможности понять, насколько она счастлива или огорчена видеть нас снова.

– Очень рад видеть вас снова, – выдавил я с трудом. В другое время я бы и сам выразил восторг по поводу неожиданной встречи, но в тот вечер я болезненно воспринимал всякие неожиданности. Я не особенно приглядывался к ней по дороге в Москву и как-то пропустил мимо ушей то, что она говорила Носалевичу о себе и своей жизни. У меня вообще осталось впечатление, будто она ничего и не говорила, кроме того, что ее зовут Нина.

Я замер в дверях купе и ощутил, что если проклятый меморандум останется у меня еще пять минут – я сойду с ума. Мания преследования прогрессировала с каждой секундой, и я был почти уверен в том, что Нина за мной следит. В ту минуту мне не нужно было никаких доказательств. Она следит, а наш второй попутчик – наемный убийца. Носалевича уже подкупили или запугали и, вообще, надо бежать. Потом мне все это показалось смешным, но в тот момент главной моей мыслью было избавиться от опасных бумаг, даже если эта опасность только воображаемая. Буркнув что-то невразумительное, я двинулся было к туалету, но вовремя вспомнил, что он будет закрыт, пока не выйдем из санитарной зоны. Окна в коридоре по причине марта еще были закрыты, а засовывать листки в мусорное ведро мне показалось неосторожным. Оставался еще один выход – сунуть проклятые бумаги в щель в переходе между вагонами. Я открыл дверь в тамбур вагона, там, слава Богу, никто не курил, и уже между вагонами меня посетила замечательная мысль порвать меморандум, прежде чем выбросить. Если бы в тот момент кто-нибудь проходил из одного вагона в другой, я бы выглядел далеко не лучшим образом, – с порванной бумагой в руках, согнувшись в три погибели, я лихорадочно засовываю клочки бумаги в щель. Если честно, то это выглядело, как попытка справить естественные надобности в несоответственном месте, и я даже предположить не могу, что бы я говорил проводнику в таком случае. Но встречи избежать удалось, чему я был несказанно рад. Вспотевший от напряжения, я ввалился в купе.

– Фу, жарко и душно, – с ходу заявил я и только потом понял, что вступил в разговор несколько не в лад. Разговор в купе завязался вокруг столь популярного в наше время зомбирования. Мало о чем другом сейчас говорят с таким воодушевлением и знанием дела. Еще пять лет назад многие и слов таких не знали, а те, что знали, относили все это в область вымысла, литературы и кино. Причем, литературы далеко не первосортной, а кино – не самого элитарного. Но все изменилось, антикоммунисты обвиняют в зомбировании коммунистов, те – своих оппонентов, а все вместе, при активной поддержке остальных граждан, обвиняют в этом грехе спецслужбы. Спецслужбы хранят молчание, которое все вольны понимать как угодно. Нашему соседу по купе, Олегу Юрьевичу, угодно было понимать их молчание как подтверждение.

– Все очень просто, – продолжил свою мысль Олег Юрьевич, после того как я замолчал, – никто никого не принуждает. Давно всем известно, что даже под гипнозом человек просто неспособен сделать того, чего он

не хочет совершать в нормальном состоянии. Если вам кто-нибудь скажет, что можно заставить человека под гипнозом просто так пойти и кого-нибудь убить – не верьте.

– Не поверим, – заявил Носалевич, – я даже могу плюнуть ему в глаза.

– Извините, – вмешался я. После того, как бумаги были выброшены, я обрел некоторое душевное равновесие, которое неизбежно привело к тому, что я встрял в спор. – Но ведь хорошо известно, что человек под гипнозом может даже убить. Нужно только правильно ему этот приказ подать.

– Сказать, что это игра, например, – подтвердил Олег Юрьевич. – Вы совершенно правы, только согласитесь, что верно направить человека даже таким окольным путем – задача достаточно сложная. К человеку нужно подобрать ключик, а это уже сложный процесс. Вот этим зомбирование и отличается от гипнотизирования. Психика человека – очень хитрая штука. Не нужно на него давить, достаточно слегка подправлять легкими прикосновениями. Вы наверняка знаете этот старый фокус с лишним кадром в кино.

– Знаем, ясный штепсель, – за всех ответил Носалевич.

Судя по всему, пиво, которое они в изобилии принимали с Парамоновым, оказало свое действие, и Носалевич был бодр и весел, к особым умственным упражнениям не склонен. Понял это и Олег Юрьевич, переключивший свое внимание полностью на меня.

– Вы, как я понял, журналист и должны бы знать некоторые простейшие приемы зомбирования публики. Подобранная лексика, определенным образом построенная фраза неизбежно программируют реакцию читателя. Или вот еще классический пример того, как средства массовой информации формируют, причем на уровне подсознания, общественное мнение. Война во Вьетнаме. Американские телевизионщики очень редко снимали крупные планы, все больше панорамы и общие планы. А на этих планах все выглядело очень мелким и малозначимым – взрывы, люди, огни, вся эта война.

– Ну, в Афгане тоже неплохо телевидение поработало, – вставил Носалевич. – Наши там или строили что-нибудь, или раздавали народу подарки, ну, или, в крайнем случае, добивали остатки банды на заднем плане.

– Совершенно верно. Более свежий пример вторжения в массовое сознание – Белое Братство. Но тут вам, как украинцам, виднее.

Я промолчал по поводу Братства, но в голове уже включился опознаватель опасных тем. Пусть надолго моей осторожности не хватит, но я решил быть поосмотрительней.

– Все это понятно, – выручил Носалевич. – Но это не зомбирование, это, скорее, профилактика, правда, Ниночка?

Ниночка промолчала, улыбнувшись, а на вопрос ответил Олег Юрьевич:

– Правда. А что тогда называть зомбированием? Оживление трупов? Вы журнал «Техника – молодежи» читали раньше? – неожиданно сменил тему Олег Юрьевич.

– Нет, не читал, – ответил Носалевич.

– Смотря что, – ответил я.

– Незадолго перед известными событиями августа девяносто первого в журнале кто-то поместил маленькую заметку с заголовком, упоминающим золото партии. Любимейшая тема того времени. Кто-то иронизировал по поводу слухов, пробежавших по Москве, о том, что золото партии, на самом деле, переплавлено в статую Дзержинского перед зданием КГБ. Более надежное место придумать просто невозможно. Написано было с иронией, – Олег Юрьевич сделал мастерскую паузу, выдававшую в нем некоторый опыт выступлений перед аудиторией. С полминуты и я, и Носалевич, и даже Нина молча смотрели на то, как оратор выкладывает из сумки на столик пакетики с едой.

– Ну, и в чем тут зомбирование? – решил уважить Олега Юрьевича я.

– Может быть, зомбирование здесь и не при чем, но одним из немногих памятников, снесенных в тот август, оказался памятник «железному Феликсу». Вы можете гарантировать, что ни у кого из тогдашних низвергателей не было в голове заложенных слухов о золоте? Такой махонький логический мостик: снести памятник – выгодно.

– Достаточно смелое утверждение, – заметил я.

– Согласен, только в таких делах, обычно, самые смелые утверждения оказываются мелочью по сравнению с реальным положением вещей. Вы рыбак?