Игрек Первый. Американский дедушка
Шрифт:
— Всего девять дней после их смерти! — уточнил душевнобольной.
— Для следствия это кое-что! — долго выдержать иронический тон сыщик не мог, соскальзывая на хамский. — Душа санитара меня не волнует. — Изысканное выражение далось Коробочкину нелегко. — Как он оказался за окном?
— Об этом можно узнать у души Колюни! — с таинственным видом сообщил Сизарь. — Один момент!
Наблюдая, как безумец морщит брови и беззвучно шевелит губами, Станислав Сергеевич проникся сочувствием
«Кешка со своими клиентами сбрендил… Да и меня ведь небось не отличить от уголовника… С кем работаем, тем и становимся. Взять хотя бы гинеколога Придатко…»
— Душа Колюни говорит, что он добровольно ушел из жизни, потому что пресытился мерзостью бытия… — с просветленным видом произнес глюк.
— Дальше! — рыкнул Коробочкин.
— Колюня просит не говорить в церкви, что он самоубийца, чтоб его отпели…
— Пусть душа представит доказательства того, что санитар добровольно ушел из жизни.
С мученическим видом глюк вновь попытался проникнуть в потусторонний мир. Блаженная улыбка свидетельствовала о том, что цель достигнута.
Чтобы не чувствовать себя идиотом, созерцая откровенное надувательство, Коробочкин зашел в ординаторскую покурить. Ознобишин последовал за приятелем.
Оказалось, что Сизарь на воле зарабатывал хорошие деньги, рассказывая безутешным родственникам новопреставленных о последних желаниях отлетевших душ. Те охотно вступали с ним в контакт.
— По какой же статье его посадить? — оборвал сыщик словоизлияния психиатра.
— За что? — поразился Ознобишин.
— Мошенничество налицо.
— Ты уверен, что он не вступает в астральный контакт?
— А ты не уверен? — Коробочкин во все глаза уставился на полоумного доктора.
— Я изучаю проблему. У меня нет доказательств того, что Сизов жулик!
Глюк оказался легок на помине. Он влетел в ординаторскую, заливаясь счастливым смехом.
— Душа усопшего мне открылась! Поведала, что Колюня оставил в сейфе в процедурной предсмертную записку!
На листке, вырванном из школьной тетрадки, левой рукой было написано: «В моей смерти прошу никого не винить. Устал от жизни».
Коробочкин всерьез разозлился на чокнутого глюка. После такой писульки закрыть дело как суицид было невозможно.
— Давайте скроем от священника, что Колюня наложил на себя руки! — жалобным голоском попросил Сизарь.
— Давайте! — с зубовным скрежетом согласился сыскарь. — Если экспертиза покажет, что записка написана не санитаром, ты, голубь, пойдешь как убийца.
Превратившись из свидетеля в подозреваемого, больной Сизов отчасти утратил безумный облик и даже перестал будировать
— Душа усопшего явится в суд, — Сизарь сам себе не верил.
Следующим свидетелем оказался больной Мальчиков. Вечнозеленая фамилия на редкость подходила тщедушному пожилому дяде.
С интересом энтомолога разглядывая существо на рахитичных ножках, Коробочкин задал ему дежурный вопрос:
— Вы слышали о том, что случилось ночью с санитаром?
— Видел.
— Что именно?
— Все. Это ведь я его убил.
Простота и искренность Мальчикова покорила следователя.
— Как это произошло?
— Вам известно, чей я сын? — вопросом на вопрос ответил глюк.
— Нет.
— Я сын Сатаны!
Коробочкину сразу стало скучно, хотя в черных глазах недомерка в самом деле мерцала инфернальность.
— Вы свободны.
— С какой стати! — возмутился сын Сатаны. — Я еще не успел ничего рассказать! Я убил санитара взглядом! Вы мне верите?
— Мне становится не по себе от его взгляда! — шепнул Ознобишин.
— Тогда дай ему в глаз! — посоветовал майор.
— Меня нельзя судить! — истерично выкрикнул Мальчиков. — Да, я убил Колюню! Но взглядом! Про это нет в Уголовном кодексе!
Иннокентий Иванович согрел сухонькую мальчиковую руку глюка в своих ладонях.
— Угомонись, Мальчиков! Тебя не будут судить!
Бедный глюк был глубоко разочарован.
— Не будут? Когда я гляжу в глаза человеку, он готов выскочить в окно, лишь бы избавиться от моего взгляда! Это проверено!
Рахитик угрожающе вытаращился на майора, но тот не дрогнул.
— Черный глаз? — сжалился Коробочкин над сумасшедшим.
— Точно! — возликовал сын Сатаны.
— Больше на меня так никогда не смотри!
— Обещаю! — милостиво согласился довольный глюк.
Решив, что Сизарь и Мальчиков в мэры не годятся, майор Коробочкин прекратил допрос свидетелей.
Почерковедческая экспертиза не могла утверждать в отношении предсмертной записки санитара ничего определенного. Это спасло гр. Сизова от лишних неприятностей, Станислава Сергеевича — от мороки, а грешную душу санитара от пустых хлопот.
Коробочкин предпочитал иметь дело с нормальными убийцами. Их у него хватало.
Посещение Воробьевки запомнилось Коробочкину еще одним событием личного свойства. Прежде на него Станислав Сергеевич не обратил бы внимания, а нынче такой пустяк на несколько дней засел у него в голове.