Игрок-2
Шрифт:
– Давайте мы лучше приедем на место и поговорим в более спокойной обстановке, – отвечает первый, как его зовут я, кстати, так пока и не знаю, фокус с ксивой не дал толком прочитать ее содержимое.
– Воля ваша.
Дорога по ночной Ялте занимает у нас не очень много времени, минут десять. Ялтинская прокуратура. Все страньше и страньше, как говорила Алиса.
– Виктор Сергеевич, любезный, будь другом и сделай нам кофе, – говорит тот, который пригласил меня, – время нынче позднее, а разговор с товарищем Евстигнеевым нам предстоит долгий.
– Да, конечно, Олег Петрович, сейчас.
Очевидно, это кабинет Болотина,
Вслед за банкой кофе на свет божий появляются стаканы в подстаканниках, электрический чайник и сахарница, внутри которой ожидаемо оказывается кусковой сахар. Не фальшиво белые кубики, а простой советский, желтоватого цвета и который еще вручную надо откалывать от большой головешки. Лет через тридцать это будет уже экстримом, но вкус этого сахара я помнил. Он был очень хорош.
– Давайте знакомиться еще раз, – говорит незнакомец, пока Болотин возится с кофе. – Меня зовут Олег Петрович Федоров, следователь по особо важным делам Генеральной прокуратуры СССР. – Снова достает свои документы, и я изучаю их более подробно. – Кто вы такой, я уже знаю.
– И кто же я, по-вашему?
– Писатель, талантливый карточный игрок и правильный советский человек.
– Как-то второе с третьим не сочетается, вы не находите, Олег Федорович?
– Нет, ничуть. Все зависит от того, из-за чего и для чего вы брали в руки карты. Первый раз когда вы попались в поле зрения крымской милиции, вы помогли разоблачить банду карточных шулеров. Если бы им попались не вы с товарищем Бубуном, то, скорее всего, какой-то простой советский человек, который поехал в Крым отдыхать, приехал бы в Симферополь без штанов. Плюс еще и наших продажных коллег вывели на чистую воду с вашей помощью. Второй раз вы играли с шулерами, чтобы выручить попавшую в беду девушку, а третий раз – чтобы помочь своему приятелю. Ну и как вишенка на торте – ваш денежный перевод детскому дому. Так что я уверен, что вы правильный человек и правильно воспримете мою просьбу.
– Вот как? Что ж, слушаю вас очень внимательно, – отвечаю я.
В это время как раз подоспел кофе. Я дую на обжигающе горячий напиток, отказываюсь от сахара и, видя, что на столе стоит пепельница, достаю сигареты.
– Можно? – спрашиваю у Болотина, и тот кивает.
– Конечно, курите.
– Давайте мы вам сначала покажем кое-что, – говорит Федоров и смотрит на Болотина.
Тот снова кивает, достает из сейфа несколько толстых папок, и передо мной один за другим появляются снимки. Они сопровождаются монотонными объяснениями Федорова, от которых становится жутко.
Жутко не от того, что какие-то ублюдки охотятся на катал, вовсе нет. Это как раз можно понять. Карточный мир в его советском варианте – это всегда яркий ночной фонарь, на который слетаются далеко не мирные мотыльки, а самые настоящие кровососы.
Жутко мне стало от того, с каким хладнокровием убийцы расправлялись с совершенно случайными людьми, вся вина которых заключалась только в том, что они оказались не в том месте и не в то время. Этой жестокостью они мне напомнили легендарную «Черную кошку» братьев Вайнеров. Те тоже резали
Рассказ Федорова закончился, и мы втроем пили уже подостывший кофе и в полной тишине курили.
Сигарета в руке следователя по особо важным делам обожгла ему пальцы, он скурил ее до фильтра, и Федоров снова заговорил, теперь уже обращаясь ко мне.
– Как видите, Федор Михайлович, это звери, а не люди. И нам нужна ваша помощь. Помощь советского человека и мужчины. Мы с уверенностью можем сказать, что это банда все еще в Ялте, они слишком мало, по сравнению с предыдущими случаями, взяли. Так что обязательно попробуют еще раз.
– Подождите, товарищ Федоров. Вы хотите их ловить на живца, – догадываюсь я. – И им буду я?
– Верно. Вы очень точно охарактеризовали свою роль. Именно что ловить на живца.
– Вы знаете, товарищ Федоров, я, конечно, очень ценю вашу откровенность и то, как вы меня охарактеризовали. Но это для меня слишком. Я простой советский писатель. Наверное, небесталанный и даже в какой-то степени смелый. Но то, что вы предлагаете, это чересчур. Очень сильно чересчур. Я не готов к подобному, и мне просто страшно. А страх в подобном деле самый хреновый помощник.
– А ты, Федя, – внезапно Федоров переходит на «ты», – думаешь, нам во время войны страшно не было? Ты думаешь, это у меня откуда? – Он машет перед моим лицом своей искалеченной рукой. – Я же в разведке служил, начиная с финской и заканчивая Квантуном. Меня и финны под Выборгом резали, и немцы под Могилевом из огнемета жгли. Как ты думаешь, мне в июне сорок четвертого было страшно, когда я с простреленными ногами и сожженной рукой оберштурмфюрера СС к нашим тащил? Из моей группы тогда трое остались. Я, Вася Филинов и Сашка Птицын, два совсем молодых пацана, младше тебя. Думаешь, им не было страшно? Думаешь, у Васи руки не тряслись и губы не белели, когда я ему приказал остаться и задержать чуть ли не пехотное отделение. Одному задержать этих сук и дать нам время. Было ему страшно, еще как было. Вася знал, да и я тоже, что на смерть он идет. Однако он только попросил гранаты ему оставить и запасные магазины к шмайсеру. И, думаешь, мне уже после войны не было страшно ехать к его матери, которая на войне четырех сыновей потеряла, и говорить, что это я приказал ему умереть?
Голос Федорова сорвался, и Болотин подал ему воды. Я молча смотрел, как движется кадык этого уже не молодого мужчины.
– И ты сейчас, умный, молодой и здоровый мужик, рассказываешь мне о страхе? О страхе перед кем? Перед кучкой нелюдей, перед выродками, которые убивают тех, кто должен, просто обязан еще жить и жить. Жить, любить, детей растить! Да этих сук давить надо. Давить так, чтобы их гнилые кишки лезли через их поганые рты. Давить так, чтобы другим неповадно было даже думать о том, чтобы поднять на наших, советских людей руку!
Ох, а ведь этот Федоров – настоящий фанатик. И он все еще воюет. Только враги у него теперь другие. Враги другие, а отношение к ним все то же.
И пускай слова он говорит правильные, и внутри я с ними полностью согласен, все равно, такое чувство сейчас, что меня вербуют.
Вот все эти разговоры о страхе похожи на детскую разводку «на слабо». Как в этой ситуации отказаться? Но за всю свою долгую и непростую жизнь я убедился: если чувствуешь, что на тебя давят, тобой манипулируют, то первым делом надо уйти из-под этого давления.