Игрок поневоле
Шрифт:
– А это – годовой доход с пяти крепких хуторских хозяйств! – пафосно изрекал хозяин крепости-замка. В тот же момент наш командный маг не менее громко вещал примерно то же самое:
– Полные амулеты, защищающие от всех без исключения проклятий двухсот пятидесятого уровня, будут стоить не меньше, чем вся эта недвижимость вокруг нас!
Старый барон, слышавший в нашем мире всё, скривился как от лимона:
– Это он загнул!.. Но… и не так чтобы очень…
Дальше они крайне много времени посвятили разблокировке, аннуляции собственного проклятия. Ведь порой несвоевременное
Приводили пример, объясняя детали на очень известном в обоих Осколках проклятии «Кокон». Само по себе оно звучало гораздо больше, чем одно слово: «Что б ты задохнулся в безвоздушном коконе!» Но умелые маги старались втиснуть энергию удара только в одно последнее слово, делая у себя в сознании предварительные заготовки, которые, в свою очередь, опирались на имеющиеся у мага силы. Человек, попадающий под такое проклятие, не имел поступления воздуха в течение нескольких минут (зависело от силы проклинающего), а в условиях сражения, сильно запыхавшись, умирал в течение минуты, полторы.
Но если вдруг рядом находился союзник, то его следовало тут же оттащить в сторону и уже на него конкретно применить аннуляцию проклятия. Обычно для этого использовали вторую часть от произнесённого проклятия. То есть следовало шепнуть на ухо своему невинно пострадавшему товарищу «Кон», этакий пароль деактивации, и тот вновь получал доступ к окружающему его кислороду. Да и то, следовало не раз и не два тренироваться, оттачивать, шлифовать своё мастерство наложения, удержания и разблокировки. И всё это (тут и начиналось самое главное, циничное и неприятное!) следовало испытывать на пленных, рабах или приговорённых к смертельной казни. А где таких наберёшь? Вот и получалось, что умеющих накладывать дебафы (они же порой и артефакты создавали, выводящие противника из строя проклятием, запечатанным в предмет) – очень и очень мало. Потому что тренироваться негде, не на ком и некогда.
– Как же я смогу совершенствоваться? – последовали от меня логичные вопросы. – И на ком оттачивать мастерство?
На что мне заявили в два голоса, что мой случай особый. Тут лучше подходила пословица: сила есть – ума не надо. Иначе говоря, мне только и следовало, что отработать десяток проклятий, чётко представляя, на что и на кого они направлены, а потом ими пользоваться просто по площадям или как можно ближе сойдясь с противником. Ещё вначале следовало придумать и запомнить для каждого удара пароль дезактивации.
Теоретическое обучение у нас заняло часа два, не меньше. Зато практика – всегда бы так! Хозяин замка выделил мне мраморный столик в углу кабинета, возле окна, и наш штатный маг стал конкретно советовать: что представить, как подумать, куда посмотреть, как внутренне собраться и с каким выдохом послать нужное проклятие. Насколько я помню, таблица умножения в пятилетнем возрасте мне далась намного сложней.
А тут уже с пятого или шестого раза моё проклятие «Что б ты заморозился!» подействовало. Столик покрылся инеем! Да таким глубинным,
Больше всего от содеянного мною радовался Димон. Попрыгал на месте, вскидывая правую руку вверх и восклицая нечто бравурное и непереводимое. Очень похожее, кстати, на скандируемое болельщиками «Спартак – чемпион!». И судя по его эмоциям, плоды моих усилий того стоили. Не говоря уже о том, что сами плоды появились так быстро и без всякого напряжения с моей стороны.
– Теперь тебе только и надо, что соизмерять собственную силу, вкладываемую в словесный удар, – поучал он меня чуть позже, обучая попутно, как разделить проклятие на продольные течения и как этими течениями оперировать.
– Нечего там соразмерять! – орал из иного мира фантом хозяина замка. – Вали на полную, парень! Главное теперь – держи рот на замке, когда на своих товарищей обозлишься. Ведь порой пароль деактивации может и не успеть спасти.
Худо-бедно, но чаще здорово и эффектно у меня стали получаться вполне весомые удары невидимой силой. Выставленный на мраморный столик полузавявший цветок то сочился влагой, то вял иссушенный, то начинал менять цвет стебля и листьев при пожелании задохнуться или застыть парализованным. И наш энтузиазм рос и ширился до тех пор, пока я не вспомнил о конголезийском проклятии, доставшемся мне от нашего сержанта.
– Слушай, Димон! Есть у меня одно витиеватое проклятие древних племён, можно его попробовать швырнуть в этот столик?
– Ну-у-у… попробуй. А что оно обозначает?
– Бог его знает! Утерянный язык, тёмные люди… Когда передавали белым – не объяснили. Но уж больно забористым выглядит.
– Ладно, давай! – поощрил меня мой преподаватель, но сам всё-таки на всякий случай отступил ещё шага на два назад, прямо мне за спину.
Ну я и дал. Прокашлялся, взмахнул для пущего усиления эмоций в сторону столика рукой и прокричал:
– Чанга бригасса!
И еле успел закрыть глаза от летящего песка, мелкой пыли и разного мусора. Такое впечатление было, что горшок с цветком попросту взорвался!
Ещё только начав протирать глаза, услышал визгливые восклицания не то испуганного, не то обиженного хозяина замка:
– Что же ты творишь?! Тебя же Димон учил вначале сдерживаться!!! – Не он ли мне совсем недавно советовал «валить на полную»? – И вали-ка ты… из моего замка! Вандал!!!
Прятавшийся за мной, а потому не протиравший глаза Чайревик рассмотрел ущерб несколько раньше меня.
– Ну ты монстр!! – завопил он. – Ну ты – дьявол во плоти! Терминатор хренов! – И только с пятого предложения чуток опомнился: – Теодор, наверное, жалеет столик?
Ещё бы он не жалел! Ни столика, ни горшка, ни обоев в углу, ни декоративной панели, ни штукатурки, ни каменной кладки в стене на глубину где-то полуметра не осталось. Зияла этакая воронка от взрыва гаубичного снаряда, и тонкий слой пыли с песком покрыл всё помещение. А в дверях появился взволнованный и побледневший Эванджелин Брок: