Игрушка для хищника

Шарм Кира

И злюсь бешено, безумно, — на обоих.

— Блядь! — луплю кулаком по стене. — Что у нас, на хрен, происходит?

Почему не уехала? Зачем осталась?

Соблазнить Тигра хочет, зверя приручить надеется?

А если не забыла ничего, если притворяется, — то в чем ее гениальный план?

Ручным меня сделать хочет?

Блядь, да каждый, кто хоть что-то про меня знает, — знает и то, что я не для отношений!

Я же ее придушу, дурочку, — рано или поздно придушу ведь!

Взбесится зверь, набросится, — и уже не пожалеет, не остановится, —

разорвет!

А если и правда… Забыла все… Если сама, искренне, ко мне просто тянется?

Да ну на хер, — бред это, невозможный! Как ко мне тянуться можно? Мелкая же совсем, — ей бы на ровесников смотреть! Сколько у нас разница? Лет двенадцать?

Ладно, — может, притворяется она, манипулировать мной, может хочет, — и тогда она просто идиотка, жизнь которой весит еще меньше, чем она сама, со всеми косточками. Может, — и не развод это, с ее стороны, — блажь, глупость, хер знает, — допустим. Может, в психике ее такое там что-то переклинилось и она реально меня как что-то доброе воспринимает.

Но я-то! Я-то сам! С катушек чуть не слетел, совсем на хрен голову потерял!

Что там, на скале этой, блядь, было?

Сам же до сих пор не пойму, как оторвался от нее! Будто выключили меня, — выключили все сознание на хрен!

Никогда не дурел от женщины. Сколько их у меня было?

Молоденьких совсем, зрелых, опытных и наивных. Разных.

И пахли они ничуть не хуже и страсть в них огнем горела, извивались и орали, имя мое выкрикивая.

Но головы никогда не терял. Не пьянел. Ни от чего, ни от кого в жизни. Блядь, — даже не думал, что такое реально возможно, — и не в сопливых бабьих мыльных операх, а в жизни, со мной, блядь!

Душ принимаю, а до сих пор трясет всего. И жаром, — не от воды, изнутри, — обдает.

Одиночество мое мне нужно.

То самое. Гулкое. Злое. Холодное.

Мое оно. Для него я создан, а не для всего этого!

И что мне теперь, — самому из собственного дома уезжать, раз ее ни одной метлой не выгнать, а?

И выход к скалам колючей проволокой закрыть, чтоб не лезла, куда не надо. И ток пустить.

Ладно. У девчонки, скорее всего, — просто шок. Чуть не затянуло ее в эту бурю, не умерла чуть.

Завтра ее, наверное, попустит. Обоих нас попустит. Завтра по-другому все уже будет.

* * *

— Опять страшно? — уже почти проваливаюсь в тяжелый сон, когда чувствую на своей груди теплую возню.

Не думал, что придет сегодня. Уверен даже был, что не придет.

Но и не выгнал, наблюдал из-под полуприкрытых век, как осторожно прокрадывается, как стоит надо мной, долго всматриваясь в лицо.

Думал, — развернется. А нет. Мостится, на грудь мою укладывается.

— Нет. Не страшно.

— Тогда зачем?

Блядь! И током тут же простреливает, — она губами по груди скользить начинает.

Не по-детски, как, когда страшно ей было, мостилась.

Жарко. С судорожным придыханием. И руками изучает. Нет. Ласкает тело мое, грудь, — вот именно по-женски.

И

это уже — совсем не та судорога, которая в каждом жесте с надрывом на скале сквозила. Сознательно. Страстно.

— Света, я ж не пацан тебе, — а член уже колом стоит, до боли от каждого ее вздоха, от каждого движения дергается. И так еле унял это бешеное желание, на грани взрыва, на острие боли, — так нет же, пришла и снова распаляет, с ума меня сводит.

— С мужчинами так нельзя, — вжимаю руки в матрас, чтобы даже к ней не прикоснуться. Потому что, — не остановлюсь. Почувствую ее под своими руками, — и обратной дороги уже не будет.

— Мы не целуем просто так. И вместе просто так не спим. Ты понимаешь это, а?

— Понимаю, — и губами, едва касаясь, по моей шее. Как крылья бабочки, — и оттого еще более остро, еще более жадно хочется впечатать ее в себя. — Почему ты говоришь со мной, как с ребенком? Я — женщина, Артур.

Женщина! Пигалица ты! Маленькая и глупая! Даже сама не понимаешь, какую бурю вызываешь во мне! Как сдерживаться приходилось, когда ты на плече моем сопела беззаботно. Как выворачивало меня и как рычал потом в душе, холодной водой обливаясь! Когда в постель ко мне приходила, — женщиной была? Понимала, что эрекцию бешенную вызываешь? И ведь, блядь, никого, кроме нее, не хочется, — только представлю, — а глаза у остальных, — не те, неживые, — и, блядь, будто резиновые куклы все вокруг после тебя!

— Женщины не приходят в постель к мужчинам потому что им страшно спать одним, — переворачиваю ее на бок, отстраняю от себя подальше. И сам на бок, лицом к ней укладываюсь.

— А если и приходят, — то совсем за другим, — не выдерживаю все-таки, ловлю ее локон и к лицу подношу. Вдохнуть ее хочется. После этой ночи — так точно в последний раз. Даже если здесь останется, — не пущу к себе больше. И сам к ней не приду. Никогда.

— И тогда это — не очень приличные женщины, Света. А ты — разве такая?

— Артур, — нет, блядь, она вообще на меня не реагирует! Глазами сверкает и опять руками к шее тянется, медленно, вот и правда, как настоящая женщина, коготочками вниз ведет.

И я содрогаюсь. Всем телом. Как пацан-малолетка.

— Я знаю, зачем пришла, — не придвигается, но скользит ноготками ниже. А меня уже в узел скручивает. — Я хочу этого. С тобой.

— Чего, Света? Чего ты хочешь? — каменею весь, а ее руки уже у живота.

— Всего хочу, Артур. Хочу тебя.

— Света… — кажется, я впервые в жизни застонал.

Каждому мужчине, конечно, хочется услышать эти слова. И даже не важно, от кого, — той, за которой ты бегал или той, которую видишь пять минут в жизни, — и будешь видеть еще меньше после того, как все закончится.

Но услышать это от нее, — это, блядь, выше моих сил.

После всего, что было.

После всего, что я с ней сделал, — и, блядь, в этой постели сейчас не важно, заслуженно или нет, — в любом случае, — это дико. Настолько дико, что меня почти выворачивает.

Я ко многому был готов.