Игрушка из Хиросимы
Шрифт:
— Я… я не знаю. Он… он не говорил.
Она запиналась и медленно заливалась краской.
— Ему можно доверять? — подался вперед Бондарев.
— Да, конечно… Безусловно.
Что-то здесь было не так, но он не стал настаивать. Интуиция подсказывала ему, что Макимото, скорее всего, и есть второй брат японки, однако это можно было выяснить позже. Сейчас имеются другие, куда более важные вопросы.
— Известно ли тебе, что дед-мороз будет продаваться в России всего за восемьдесят долларов? — спросил Бондарев.
— Откуда
— От Макимото.
— Значит, до него они тоже добрались, — произнесла она, и ее прекрасное лицо опечалилось. — Ты заставил его назвать цифру.
— Скажем так, я проявил настойчивость.
— И он назвал цифру, которую ему продиктовали. На самом деле игрушечный робот будет стоить сорок долларов.
Бондарев присвистнул. Вот это цена! А не приобрести ли самому несколько тысяч роботов, чтобы озолотиться?
— Мизуки, а во сколько обходится производство одного деда-мороза?
— Точно не знаю, — ответила она. — Но один из членов правления однажды перебрал сакэ и проговорился. Он жаловался, что компанию доведут до банкротства, потому что производство каждого робота обходится в двести пятьдесят долларов.
— А цена занижается в шесть раз, — пробормотал Бондарев.
— Даже чуть больше.
— Неудивительно, что компания на грани разорения. Она работает себе в убыток!
— А что я могу? — нервно заломила руки Мизуки. — Меня не подпускают к управлению. На моих глазах рушится компания, созданная моим мужем. Зачем им это? Не понимаю, просто не понимаю.
Бондарев не стал делиться с ней своей догадкой, для чего продавать вещь стоимостью в полновесные двести пятьдесят американских долларов за жалких сорок баксов. Если бы она узнала правду, у нее произошел бы нервный срыв, а она нужна Бондареву в добром здравии и трезвом уме.
— Мы в этом разберемся, — пообещал он, садясь поудобнее, чтобы ослабить давление на почки, которые, как назло, ныли все сильнее, отдаваясь тупой болью в сердце и в животе. — А пока скажу тебе вот что, Мизуки. Где-то имеется утечка. Ее необходимо выявить.
— Утечка? — Она бросила встревоженный взгляд в сторону кухни.
— Утечка информации, — пояснил Бондарев, превозмогая усиливающуюся боль. — Кто-то из твоего окружения шепнул Хозяевам про твой звонок Боровому и про мой приезд.
— Этого не может быть!
— Это единственное объяснение всему случившемуся. Иначе почему меня попытались прикончить сразу после приземления в Токио?
— Но я никому не говорила!
— Говорила, — возразил Бондарев. — Хотя бы тому же Макимото. Он поддерживал связь с Боровым и снабдил меня оружием.
— Я сказала ему лишь то, что приедет один знакомый, чтобы выяснить причину взрыва. Это все. — Мизуки нахмурилась, глядя в одну точку.
— И Хозяева обо всем узнали, — горько подытожил Бондарев. — Так что моя миссия была обречена
— Макимото не мог меня предать!
— Получается, что мог.
— Вздор! Хозяев предупредил кто-то другой.
— Кто? — прищурил один глаз Бондарев.
— Я! — раздался за его спиной юношеский голос.
Мизуки и Бондарев обернулись. В дверном проеме стоял тщедушный молодой человек с непропорционально большой головой и толстыми, подергивающимися губами. При всем своем уродстве он имел несомненное сходство с Мизуки. На нем был японский халат с драконами, но перепоясаться он забыл.
— Немедленно запахнись, Ютаки, — скомандовала Мизуки, заливаясь стыдливым румянцем. — Нельзя ходить голым, особенно в присутствии посторонних.
— Мне можно, — заявил Ютаки. — Мистер Харакумо говорит, что я дебил, а дебилам совсем не обязательно соблюдать правила приличия.
— Он болен, — произнесла Мизуки извиняющимся тоном. — С рождения.
— Потому что ты, сестра, часто роняла меня вниз головой, — выкрикнул Ютаки, — и у меня что-то повредилось в мозгу. Так говорит Харакумо.
— Иди к себе и ложись спать, Ютаки, — устало проговорила Мизуки. — Тебе нужно соблюдать режим. У нас деловой разговор. Он тебя не касается.
— Касается, — возразил ее младший брат. — Я все слышал. Я знаю, о ком вы тут разговаривали. Они часто приходят ко мне в гости. По ночам.
— Кого ты имеешь в виду? — ласково спросил Бондарев, вставая. От этого простого движения почки словно оторвались и провалились куда-то вниз, но он приказал себе не обращать внимания на боль.
— Друзей мистера Харакумо, — ответил Ютаки, вызывающе глядя на сестру. — Мужчин в черных масках. Мне тоже пообещали подарить такую, когда я рассказал, что ты звонила в Россию один раз, другой и третий. А еще ты записала имя. Я прочел. Я умею читать.
— Значит, ты шпионил за мной? — вспыхнула Мизуки.
— Да, — гордо ответил Ютаки. — Я умею тихо ходить и внимательно слушать. Я — Зорро. У меня будет черная маска.
Несмотря на адскую боль, Бондарев испытал неимоверное облегчение. Все выяснилось. Напрасно он подозревал Мизуки в двойной игре. Она не лгала. Она действительно никому не говорила о его приезде. Это сделал ее умственно отсталый братец, жалкий головастик, возомнивший себя Зорро.
Внезапно физиономия Ютаки сморщилась, как будто он собирался заплакать.
— Ты на меня сердишься, Мизуки? — прохныкал он. — Я поступил плохо?
— Все нормально, братик, — ответила она с материнской нежностью. — Ступай. Наши напоит тебя теплым молоком и уложит в постель.
Когда Ютаки покинул комнату, Мизуки виновато развела руками. Бондарев хотел успокоить ее, сказать, что все в порядке, но сумел лишь выдавить из себя жалкое подобие улыбки.
Чтобы продолжить разговор, ему пришлось осторожно опуститься на кресло. Ноги его не держали. На лбу выступила испарина.