Игры без чести
Шрифт:
— Зелеными? — мягко уточнил голос, звучащий где-то будоражаще рядом. Эта физически осязаемая, но невидимая близость словно подстегивала к радости, в кровь выбрасывались эндорфины. Гормоны счастья.
— Да, немного с золотом, — тихо ответила Людмила улыбаясь.
— Это очень хорошо…
Еще она видела низко висящую люстру с канделябрами и позолотой, рояль у окна, а пол — гладкий, отполированный до блеска.
Потом он обратился к кому-то, кто тоже сидел там. Кажется, даже коснулся, так как послышались какие-то шорохи, поскрипывание. —
Это была женщина, не совсем юная, но со звонким, слегка манерным голосом, из тех, кто часто и громко удивляется, приговаривая «бооооооже», и целиком зависит от мужчин. С такими интонациями всегда зависят от мужчин, живут за их счет, говорят «бооооже», когда получают подарки, канючат, если получают их не так часто, как хотелось бы. Людмила сказала об этом потом, в самом конце, когда главный мужской голос спросил, хочет ли кто-то из присутствующих что-то сказать.
Владелица манерного голоса, жеманясь, эээээээкая и нуууууууукая, сказала, что видит комнату узкую, заставленную старой мебелью (конечно, сработал комод в коридоре), что тут много книг, и они лежат на полках в беспорядке. И пока она говорила, Людмила чувствовала, как в ней что-то такое растет и сжимается, сплетаясь узлом в груди, потому что казалось, что обладатель голоса сейчас начнет жалеть ее — девочку-женщину, потерянную в этой страшной чужой комнате с книгами, захочет перевести в какое-то другое место. Именно у нее он спросил, как она представляет его самого.
Сказала, что с бородой. Среднего телосложения, в голубой рубашке, с небольшим животиком.
«Конечно, нет, — подумала Людмила. — Нет никакой бороды, высокий брюнет в расцвете лет и сил».
Потом он сказал:
— Я бы хотел, чтобы вы вышли, спасибо, — и Людмила почувствовала, что он обращается не к ней.
Послышалось поскрипывание, шорохи, шаги, мягкий щелчок двери.
Он, кажется, сел прямо перед ней, чуть ли не на пол. Людмиле казалось, она чувствует запах его духов и его кожи.
— Вам хорошо здесь? — спросил он после паузы.
— Да.
— Вы чувствуете себя комфортно в любых условиях, да? Вы спали в палатке? Вы можете заснуть при любом шуме?
— Да.
— Вы хотите меня о чем-то спросить?
— Вас конкретно или просто спросить?
— Нет, меня.
— Да. Какова цель всего этого?
— Цель знаете только вы, это ваша жизнь, кому лучше вас об этом знать? Что самое важное в вашей жизни, о чем вы пока не знаете? Вы сейчас думаете, что пропустили класс по танцам?
— Хм, нет, это был пилатес.
— Красивое слово, как «либидо», очень женское. Почему вы выбрали пилатес?
— Потому что этот вид тренировок мне подходит.
— Вам нравится, как звучит это слово? Вы же выбрали именно пилатес, потому что, произнося это слово, язык медленно двигается, ударяясь по нёбу, это очень сексуальное слово?
— Затрудняюсь ответить на этот вопрос, я больше думала о фигуре.
— Вы подняли только что руку к лицу,
— Нет, я хотела поправить повязку, мне жарко.
— Скажите мне одно слово, — он неожиданно схватил ее за предплечье. Рука была большая, сильная, мягкая, — быстро, сейчас же, что ассоциируется со словом «пилатес»?
— Белое… — Людмила морщилась, опуская голову, — подушечки пальцев другой руки коснулись ее подбородка, она ощутила, как неожиданно где-то внизу, внутри, приятно потеплело.
— Не прячьтесь, ну же, белое, округлое, обтекаемое?
— Да. Женское.
— Биде?
— Да, биде. Но не это, более… женские выделения!
— Смазка, вырабатываемая бартолиновыми железами в период возбуждения?
Рука, скользнув по скуле, исчезла.
Людмила порывисто вздохнула, содрогнувшись.
— То есть, думая сейчас о пилатесе, вы думали на самом деле не о пропущенной тренировке. Вы понимаете?
— Я не думала о сексе. — Она села ровнее и усмехнулась.
— А кто сказал хоть что-то о сексе? Вы думали о себе. О женщине внутри себя. Вы часто чувствуете себя женщиной?
Людмила с раздражением подумала об обладательнице манерного голоса.
— Я не понимаю вопроса.
— Тогда у вас будет время подумать, спасибо, Morganna.
Видимо, открыли окно, потому что в лицо ударил свежий холодный ветер, зашумела улица. Кто-то взял ее за руку, вывел в коридор. Щелкнул замок на двери.
— Можно снять это?
— Да, конечно, — ответила девушка.
Людмила осмотрелась, провела рукой по лбу, почувствовала, что очень устала и что не хочет ни с кем говорить. Быстро оделась, но в дверях обернулась и все-таки спросила:
— Откуда у вас домашний телефон моей матери?
Девушка совершенно искренне развела руками и пожала плечами:
— Я без понятия, это все организаторы…
— А как зовут… того организатора? — Людмила кивнула в конец коридора.
— Он потом сам представится, если… если нужно будет. — Ага, — Людмила махнула рукой и, не прощаясь, стала быстро спускаться по лестнице, прислушиваясь и раздражаясь от вкрадчивого, чуть влажного эха собственных шагов. — Ну что ж…
39
— Сідай, п’ять, — сказал Вадик, когда хлопнула входная дверь и в коридоре послышались Ольгины уверенные неторопливые шаги на каблуках.
С Ольгой у них была давняя и очень нежная дружба. В этой шикарной бывшей коммуналке, где имелось шесть комнат и два санузла, Ольга держала бордель, и Вадик выдумал эту всю лабуду с тренингом за пять минут, когда они случайно столкнулись в ночной «Арене». За «большое спасибо» и пару изысканных подарков он заручился Ольгиной поддержкой во всех деликатных «психотерапевтических» начинаниях.
— На меня прямо озарение какое-то нашло, — сказал Слава, тяжело опускаясь в кресло, казалось, до сих пор пропитанное теплом Людмилиного тела, — а вообще, я ее боюсь.